Главред: назад в СССР 2 (СИ)

Можно было бы, конечно, полностью отпустить вожжи, я сам никогда не любил ограничения. Но даже у свободы должны быть рамки. Помню, я где-то читал, что это сродни акробатическим трюкам в смирительной рубашке — если ты профессионал, то сумеешь это доказать при любых вводных. А еще у меня в университете был такой опыт: как многие на филфаке, я писал лирику, причем старательно в силу возраста ломая шаблоны. Чувствовал себя эдаким революционером пера и бумаги. И как-то раз показал свои опусы преподавателю с кафедры теории литературы. Тот почитал мои ломаные строфы и, как человек тактичный, указал мне, что я смешиваю в одном стихотворении винегрет ямба с хореем, залезая в амфибрахий, и с этим надо бы поработать. Я гордо ответил, что у меня экспериментальная поэзия, в каждой строфе свой размер. И тогда профессор произнес фразу, которую я запомнил на всю жизнь: «Вы должны четко решить, экспериментируете вы или сочиняете стихи». В итоге сочинять и писать я начал статьи.

В целом «Андроповские известия» работали как отлаженный механизм, их с интересом читали, и мне даже прислали из Калининского обкома почетную грамоту. Вручал ее Анатолий Петрович в торжественной обстановке, и теперь мой редакторский кабинет украшала первая профессиональная награда этого времени. Надеюсь, что не последняя. Нет, не так — я уверен, что будут еще, и много.

Соню выписали из больницы, она вернулась к работе с утроенным рвением, и они с Кайгородовым вытащили на свет божий еще нескольких фигурантов дела о тресте столовых. Бродов перестал строить мне козни, и оказалось, что писать он может не только круто, но еще и много. Да и в целом коллектив привык к моему стилю руководства, и в газете почти не было проходных материалов за исключением обязательных партийных полос, но и их мы пытались по максимуму оживить. Конечно же, насколько это позволяло время и тяжело прокручивающиеся шестерни перестройки.

Успехи, которые оценили в обкоме, дали мне формальный повод попросить у Краюхина расширение — я твердо намеревался превратить нашу маленькую газету в будущий холдинг. И первым большим шагом я видел создание «Вечернего Андроповска», дочерней структуры внутри редакции. Я знал, что в конце года никто этим заниматься не будет, бюджет уже сверстан, да и на начало восемьдесят седьмого, откровенно говоря, рассчитывать не приходилось. Но чем чаще я буду капать на мозги первому секретарю, тем скорее дело сдвинется с мертвой точки. Этим я и занимался время от времени, не забывая, впрочем, соблюдать рамки приличия. Краюхин вновь пригласил меня на рыбалку в Каликинское охотхозяйство, там мы в очередной раз обсудили «вечерку», и Анатолий Петрович пообещал проработать вопрос в обкоме.

Я вновь переехал на старую служебную квартиру, пообещав Ахметычу и Ираиде Кирилловне забегать к ним время от времени — проведать. А Аглаю теперь не стыдно было приглашать в мое холостяцкое жилище, которое, судя по нашим крепнущим отношениям, скоро грозится превратиться в семейное. Хотя с этим делом спешить тоже не стоит. Но и затягивать тоже нельзя, так что передо мной стояла задача сделать все максимально плавно. Уж в чем-чем, а здесь опыта у меня с гулькин клюв. Но на то нам и жизнь, чтобы действовать!

Наступила зима.

* * *

— Кашеваров, — после утренней понедельничной планерки мне позвонил Краюхин. — Давно в Калинине был?

Вопрос был настолько неожиданным, что я даже не сразу нашелся, задержавшись с ответом.

— Уже и не помню, — наконец, отозвался я. — А что?

Остатки памяти реципиента тут же вытолкнули на поверхность обрывки одной из моих поездок в областную столицу. Что-то связанное с партийной работой и подведением каких-то промежуточных итогов, кажется.

— Радуйся, — Анатолий Петрович добродушно рассмеялся. — Ждет тебя поездка на берега Волги за счет государства.

Похоже, намечается моя первая служебная командировка в СССР, подумал я. Вот только радоваться, как предлагал Краюхин, я пока не спешил. Рабочие поездки — дело неоднозначное. Особенно если они внезапно всплывают на горизонте.

— О чем писать нужно будет? — спокойно уточнил я, никак не показывая ни заинтересованности, ни унылой грусти обреченного.

— Пока ни о чем, — первый секретарь оценил мое хладнокровие и готовность к любым неожиданностям, в том числе к написанию статьи параллельно руководству газетой. — С тобой пообщаться хотят на Вагжанова семь. Ты же не передумал дальше вечерку свою открывать?

— Не передумал, — нарочито спокойно ответил я, но внутри обрадованно екнуло.

— Вот и отлично, — одобрил Краюхин. — Собирайся, выпиши себе командировку и дуй на автовокзал. Номер в гостинице на тебя забронирован, Альбина все твоей Валентине уже передала. Если все удачно, уже завтра с утра поедешь обратно… Материалы готовы? Или сам уже ничего не пишешь?

— В этот номер от меня ничего не идет, — улыбнулся я. — Не хочу лишний раз отнимать от журналистов площадь.

— Это правильно, — хмыкнул Анатолий Петрович. — Потом ведь сразу в два номера на неделе писать придется… Впрочем, ладно, не будем загадывать.