Главы государства российского. Выдающиеся правители, о которых должна знать вся страна

Днем уже говорили, что погибло до полутора тысяч человек. Пожарные машины срочно увозили трупы, а Николай II в это время угощал в Петровском дворце чаем съехавшихся в первопрестольную столицу из губерний волостных начальников и старшин. Вечером он отправился на бал к французскому послу. Это равнодушие императора к трагедии своего народа окружавшие императора родственники объясняли тем, что коронация – событие столь значительное, что «не идет ни в какое сравнение со случайной гибелью полутора тысяч человек», и нельзя ради них нарушать торжество празднеств.

Узнав, что 26 мая государь собирается на две недели погостить в подмосковное имение своего дяди великого князя Сергея Александровича Ильинское, другой дядя великий князь Константин Константинович отослал Николаю II записку, в которой просил его не уезжать в этот день из Москвы, чтобы после трех недель праздников остаться на панихиду по жертвам Ходынской катастрофы. Ответа он, как и предполагал, не получил.

Удрученный великий князь понемногу стал размышлять, что российский император – это еще не Господь Бог, и он временами может быть дурным и неправым.

Война с Японией 1904–1905 годов показала, что русское правительство ни на что не годится и верить ему нельзя.

В обмен на Курильские острова в царствование Александра II у Японии приобрели южную часть Сахалина. Долгие годы после этого в России как бы и не замечали Страну восходящего солнца. Япония экономически крепла, и после заключения в 1902 году союза с Англией могла приступить к детальней разработке плана войны с неугодным соседом – Россией. Мы же, купив в 1897 году за миллион рублей у Китая гору Порт-Артур и оставив там гарнизон и несколько военных судов, наивно считали себя непобедимыми в Азии.

В 1903 году едва не началась война с Японией из-за глупейшей политики на Дальнем Востоке авантюриста А.М. Безобразова, пользовавшегося непонятным доверием у Николая II.

Но война все же разразилась в начале следующего года.

Петербург был преисполнен патриотизма и воинского духа быстрой победы. Даже студенты перестали распевать на улицах «Дубинушку», заменив ее на «Спаси, Господи». Газеты публиковали бравые статьи, карикатуры на «трусливых япошек» и зажигательные анекдоты:

* * *

– У японцев, кажется, чешутся руки.

– Погодите, зачешутся и затылки.

* * *

Пессимист. Однако, японцам не везет – за одну неделю четыре военных судна взлетели на воздух.

Оптимист. Пустяки!

Пессимист. Как пустяки?

Оптимист. Да ведь скоро и сама Япония взлетит на воздух, так не все ли равно, меньше или больше у нее на четыре судна!

Когда русские войска стали сдавать город за городом, командующий Маньчжурской армии Куропаткин горделиво доносил Николаю II: «Наши отступают с песнями».

Скоро все больше соотечественников стали убеждаться, что военная мощь России иллюзорна. Русский флот оказался намного слабее и малочисленнее японского. Единственное, на что оставалось уповать, на русского мужика в военной форме; что он и дальше будет стоять насмерть, как на «Варяге».

В Петербурге были также возмущены, что потрепанные японцами русские войска в Порт-Артуре, оставшиеся без снарядов, больные цингой и тифом, не полегли все до единого на поле боя, а в декабре 1904 года сдались японцам, взорвав предварительно форты и потопив свои суда в порту.

После множества поражений лишь уверенность в победе Николая II поддерживала в доверчивых российских обывателях искру надежды на успех. Государь обнадеживал 1 января 1905 года: «Со всей Россией верю, что настанет час нашей победы, и что Господь Бог благословит дорогие МНЕ войска и флот дружным натиском сломить врага и поддержать честь и славу нашей Родины».

Как бы в насмешку над военной тактикой и стратегией русские флотоводцы приурочили бой с японскими эскадрами к годовщине коронации Николая II, и русский флот был полностью разгромлен. Теперь уже почти все здравомыслящие люди поняли, что война позорно проиграна. Они стали со временем догадываться, что Дальний Восток, этот благословенный край, страдает не от близости враждебной Японии, а от бездумного жесткого управления им из равнодушного к далекой провинции Петербурга.

Грубому житейскому материализму взбунтовавшегося народа в 1905 году государство не сумело противопоставить ничего, кроме штыков и нагаек. Творилось несусветное: русские солдаты с одной стороны, русские рабочие и крестьяне с другой стороны стали двумя неприятельскими лагерями.

При императорском дворе революционные выступления сваливали лишь на неудачную войну с Японией и либеральную пропаганду интеллигенции. Какой-либо вины за правительством и вообще за окостенелым государственным строем челядь с министерскими портфелями и графскими титулами не видела, да и не хотела видеть.