Глаза

Закрыв его москитной сеткой, она что-то нежно сказала по-испански. Эйнгель не знал этого языка, но звучание слов ему нравилось. Аде, по-видимому, тоже, потому что она улыбнулась и, получив за это поглаживание, закрыла глаза и уснула.

А вот Эйнгель не смог. Он понимал, что теперь, после того как доктор вернулся, времени осталось совсем немного. Очень скоро он опять захочет «работать». Отдых на свежем воздухе вряд ли успокоит его, ему нужны будут пациенты, материал, который он так заботливо привез из лагеря.

Это, впрочем, и не скрывалось, у доктора присутствовала одна прекрасная черта – он никогда не скрывал своей работы. Так, комната для операций была у всех на виду, и Эйнгель без особого труда нашёл её. Белые фартуки, металлические ножи, высокие белые шкафы со стеклянными банками. Все настолько понятно и буднично. Как будто это была детская, а не комната для изуверств.

Он закрыл глаза. Детские крики. Йозеф почти не работал со взрослыми, предпочитая детей. Их держали в отдельном бараке, изолировав лишь горячо любимых. Берегли, так сказать.

Маленькая девочка с красным глазом. Всё из-за того, что синяя краска не смогла ассимилироваться. Так сказал тогда доктор. Из-за неё Йозеф долго злился, говорил, что сорвался «Эксперимент». Он громко кричал на медсестер, на девочку, которая плакала всё время, натирая свой полу-красный, полу-синий глаз. Это воспоминание совсем не хотело уходить из головы, особенно часто повторяясь по ночам. Кажется, её тоже звали Ильзой и у неё тоже были зеленые глаза.

Эйнгель махнул головой. Но как сбежать с этой виллы, не зная языка и страны? Куда им идти? Ведь кругом одни фашисты. Доктор очень известный в этой округе, он не даст им просто забиться в кустах и ждать, пока воспоминание об их бегстве вылетит у него из головы. Он очень яростно относится к своему материалу и за побег всегда убивал всю семью сбежавшего.

Но ведь семьи у них нет. И папу, и маму отравили газом, когда, осмотрев их в первый раз, Йозеф жестом отправил их на смерть. Аде повезло, она отвернулась на вагон, когда мать схватили за руки и оттащили от неё. Эйнгель помнил, как она, плача, приложила палец к губам. Она не хотела, чтобы дочь видела, как мать уносят немцы.

Да, доктор позаботился обо всем, но только не об его памяти, сохранившей все воспоминания так ярко, что ничто не заставит его забыть их.

А ещё, будучи партизаном, его отец научил его прятать всё в себе, не показывать остальным. Он говорил, что только так можно жить с человеком, который может попытаться убить тебя в любую секунду, чтобы суметь избежать смерти. Только вот у него задача сложнее – он должен спасти ещё и свою сестру.

Осмотрев виллу сверху до низу, он понял, что самое тяжелое вовсе не в том, чтобы сбежать. Нет, самое сложное – добраться до города, до которого, как сказал дядюшка Ильф, доставляющий продукты, было сорок километров. Это был старый солдат, на щеке которого был страшный шрам.

Конечно, можно было бежать и по воде, но лодкой он управлять не умел, да и звук мотора обязательно привлечет внимание. А грести? Ну, сколько он сможет грести? Сотню метров, две? Это провальный план, ведь его обязательно уже обессилевшего подберут слуги доктора, и уж тогда он точно никуда не сможет убежать, сразу же пойдя на обследование.

Эйнгель перевернулся на бок. Так ему лучше думалось и страх, охвативший весь его организм, отступал. Отец говорил быть сильным, но вместо того, чтобы быть сильным – умер, оставив их с сестрой одних. Мать никогда так не говорила, она лишь старалась насмотреться на него. Её глаза были такими же, как у него, зелеными. Тут он одернул себя, он давно уже дал себе зарок никогда подолгу не думать о маме, а быть сильным и спасти сестру.

Проворочавшись полночи, Эйнгель уснул. Но безмятежный сон был недолгим и ближе к семи часам его подняли на ноги. Отойдя ото сна, он почувствовал, как его забила дрожь, доктор Йозеф предпочитал работать именно утром. В голове понеслись крики детей. Руки и ноги почти не слушались, сердце билось. Цепенея от страха, он еле двигался, чем сильно сердил слуг.

– Ну же, мой мальчик, не бойся, эта небольшая процедура безболезненна, – добродушно сказал Йозеф, встречая его на пороге. – Все будет хорошо. Всего лишь один небольшой укольчик.

Но Эйнгеле знал, что это не правда, что все эти слова лишь ложь. Что крики будут, и будет их много, как у тех детей, которые кричали в грязном бараке.

Усадив его на небольшую белую кровать, доктор вытащил шприц и, вводя в него голубоватую жидкость, покусывал губы от волнения. В голове возникла маленькая девочка с изувеченным глазом. Краснота, синий цвет. Он сильно чесался, она терла его постоянно, а потом он стал желтым. И из него потек гной. Сердце Эйнгеля забилось, он закричал и рванулся к выходу, но крепкие руки слуг схватили его и теперь кожанами ремнями намертво пригвоздили к кровати.

– Какой непослушный мальчик, как ты плохо себя ведешь, – сказал доктор и поднёс шприц к его глазу – Ай, ай, ай! Твои папа и мама сказали бы, что ты совсем непослушный.

Глава вторая