Глаза надежды

Семь месяцев вместе — это уже серьёзно. Разлуку с братцем Дарушка перенесла в силу того, что сразу после этого её перестали уже сажать в коробку и общаться с мамой можно было постоянно. Пришла весна, а затем и лето. Вот когда они нагулялись вместе на стадиончике! Тогда ни кто, включая и хозяев, даже не подозревал, что вместе встретить зиму не придётся. В дело вмешался человеческий фактор.

Однажды на работе к Алексею зашла Дина — сотрудница музея, курирующая гостиницу «Москва». Полувзгляда было достаточно, чтобы понять, как там ему живётся в коммуналке с новыми соседями. Она очень тонко понимала, о чём думал Алексей и какие мысли бороли его вот уже месяц. Единственная в музее знала историю с мопсами. Алексей открыл ей только потому, что сама она любила и кошек и собак, заботилась об этом Дунае, Рексе, Молли, Муарзике, Хрустике. И ей было страшно слышать, что бывают люди, могущие обещать убить даже мопсов.

* * *

Спустя две недели от Варкуши прилетела весточка. Как ждал её Сизарик, как ждал! Перелётные городские птицы из числа галок нашли Дарушку. «Плохо ей, плохо ей…» — говорили они. И Сизарик, когда Дарушку выводили гулять, всегда встречал её у детской песочницы во дворе и как мог утешал.

— Вот и о братце своём, Валарике, я стала тосковать, — жаловалась Дарушка.

— Ничего, ему, наверное, там хорошо; там у него много друзей и все мопсы.

— Как знать, как знать, — вздыхала Дарушка, — он же мне братик.

— Ну хочешь, я слетаю в Новосибирск и узнаю? — предложил Сизарик.

— Да лучше уж вестоку от мамы получить.

Новая хозяйка Дарушки замечала, что с собакой происходит неладное, но всё списывала на привыкание к новым условиям. Время шло, а поведение мопсика не менялось. В родимой квартире Дарушка со свойственной щенкам активностью старалась отвоевать у Джеськи так называемое рабочее пространство. В общем, брала инициативу в свои руки даже там, где этого вовсе не требовалось. Всем своим поведением говорила окружающим: «Я здесь главная!». А Джесуля уступала ей во всём, даже в еде. В новой квартире прежние повадки как-то попритихли.

В конце концов новой хозяйке надоело смотреть на унылого мопса, а как он ей достался совершенно даром, то и избавиться от него было не тягостно для души. Нужет был дополнительный повод? И его нашли. Так Дарушка, до сего часа считавшаяся высокопородным племенным щенком, вдруг стала инвалидом с кривыми ногами. Удивительнее всего то, что новая хозяйка любого могла убедить в том, что видела только сама. Участь Дарушки была решена и оставалось найти лишь покупателя, а это дело не хитрое, обычно неделя-другая.

Когда Алексей лишился своих мопсов, он пересмотрел своё отношение к профессиональным кинолагам. До этого он и сам себя считал немного кинологом, но теперь отказался от этого «звания» наотрез. Ему открылась внутрення природа этих людей и душа принялась скорбеть. А кому скажешь, с кем поделишься? Кто с тобою согласится? Он мог сказать только Дине, у которой в доме жило три кошки.

— Ты только подумай, — обращал он ладони к небу, — что они делают? Они заводят питомцем, вяжут их, а затем отдают в добрые руки.

— Ну и что? — не сразу сообразила Дина, о чём идёт речь.

— Как, ну и что? Как, ну и что?! Попользовался собакой и за дверь?!

— Ну ведь кто-то же не может себе позволить купить дорогого породистого щенка. И многие не собираются их разводить. Отдают в добрые руки, чтобы кому-то не было одиноко.

— А о собаке не думают?! О её душе не думают?! Сочинили себе, что нету у неё души и стало всё возможно, мол, привыкнет, лишь бы кормёшка была, так что-ли?

— Лёша! Что ты возмущаешься? — старалась утешить его Дина. — Собакам часто бывает лучше, ты же не знаешь.

— Да, действительно, — вспомнил Алексей про своих мопсов, — я был бы очень рад, если бы Джесульке моей и Дарушке было бы лучше. Я с ними и гулять мог не каждый раз, и особенно-то воспитанием не занимался.

— Ну вот, а им нужна дисциплина. Не очеловечивание, а дисциплина; дисциплина стаи.

— Речь-то не об этом. Речь о заводчиках, которые срывают куш, не малый куш. Собака их кормит, она их содержит. И вдруг, когда уже не может вязаться, становится не нужна. Она же не понимает, почему она уже не нужна.

Дина молчала, пытаясь представить собачье понимание.

— Тебе легче согласиться со своею совестью, — продолжал Алексей, — что собака ничего не понимает. Ну что же, соглашайся. А я за два с половиной года кое-что узнал об этих заводчиках, этих профессионалах во плоти.

— Что же ты узнал?

— Посмотри, как они живут? У всех страшно искалеченные судьбы. У кого родственники болеют, кто сам как ходячий труп.

— Ну это не серьёзно.

— Нет, серьёзно. Я не про простуды говорю сейчас. Существуют болезни без диагноза, неизлечимые.

— Ну о чём это может говорить?

— Мне это говорит о персте Божием. За искалеченные судьбы собак заводчик будет расплачиваться уже в этой жизни.

— Любой заводчик? Неужели любой заводчик?!

— Нет, конечно. Не каждый же избавляется от своего питомца, когда тот не может приносить доход. Они только связи с этим не видят, хотя некоторые признавали справедливость подобных наблюдений.