Глаза ребёнка

— Это из-за суда? — спросила Харрис участливо.

Терри еще раз кивнула.

— И из-за Елены. Так или иначе, это взаимосвязано, вы не находите? И то и другое касается смерти Рики.

— Может статься, что все ваши проблемы связаны с Рики. — Харрис пытливо всматривалась в глаза Терри. — Судя по вашим снам, вы каким-то образом чувствуете собственную ответственность за смерть отца, которая была несчастным случаем, а возможно, и за смерть Рики тоже. С Еленой дело обстоит несколько иначе: кошмары начали преследовать ее, когда Рики был еще жив; хотя мы не знаем, что же она видит во сне. Единственное, что представляется очевидным: Елену терзает чувство вины за смерть отца; по крайней мере, она чувствовала себя ответственной за это.

Терри окинула ее недобрым взглядом.

— Вы пытаетесь сказать, — выдавила она, — что Елена приняла мои слова о том, что я желаю Рики смерти, за чистую монету и потом обвинила во всем происшедшем саму себя?

Харрис неуверенно пожала плечами.

— Вы думаете, такое предположение притянуто за уши? Особенно памятуя о том, что дети эгоцентричны и склонны верить тому, что все происходящее вокруг них имеет отношение к ним самим.

Терри вспомнила, что Крис в Портофино говорил примерно то же самое. Она поднялась, подошла к окну и с силой распахнула его. Тереза стояла в офисе Харрис, глядя на залитую солнцем улицу и ощущая на лице прохладный февральский воздух. А в трех милях от нее, в суде, рассматривалось дело Криса, обвинявшегося в убийстве. Не поворачиваясь, Терри произнесла:

— Похоже, для Елены этот отрезок остался в прошлом. С тех пор как она узнала, что против Криса выдвинуто обвинение, она убеждена, что это он убил ее отца, она даже настаивает на этом.

— По крайней мере, в одном мы можем не сомневаться, — помолчав, заметила Харрис. — Кто бы это ни совершил — это не Елена.

— Моего отца никто не убивал, — бросила Терри, опершись руками об оконную раму. — И, насколько нам известно, Рики тоже никто не убивал. Остальное, начиная с моего комплекса вины и кончая комплексом Елены, — это фрейдистские выдумки.

— Которые для ребенка могут быть вполне реальными.

Терри повернулась к ней.

— Ну и как вы уживаетесь с Еленой, Денис? В этом якобы реальном мире.

Харрис улыбнулась, но тут же лицо ее посерьезнело.

— Я играю в куклы, — ответила она, — а Елена наблюдает. Но она уже начала рисовать.

— И что же она рисует?

Харрис встала и подошла к выдвижному ящику, над которым висели стеллажи с детскими играми. Она достала лист бумаги и протянула ее Терри.

Это был рисунок Елены. Единственное, что Тереза могла разобрать в этих каракулях, было изображение маленькой девочки, стоящей на краю отвесной пропасти. Рисунок показался ей незаконченным: одной ногой девочка стояла на краю, вторая — занесена над пропастью.

— У вас есть другие ее рисунки? — спросила она.

Харрис кивнула, не отрывая глаз от листка.

— Есть несколько. Но все они похожи на это.

— На что?

— Девочка находится в опасном положении, больше на рисунке никто не изображен. Я думаю, Елена нарисовала саму себя.

— Что вы называете «опасным положением»?

Харрис указала на занесенную над пропастью ногу.

— Здесь, например, девочка наверняка упадет.

Терри недоверчиво покосилась на нее.

— Денис, я не психолог, но я неоднократно была на родительских собраниях в начальной школе и видела там множество рисунков, на которых дети изображены, выражаясь вашим языком, в «опасном положении» — там они получали за свои каракули призы.

— Я согласна с вами в одном — детским рисункам, возможно, не достает четкости. — Харрис по-прежнему была поглощена созерцанием рисунка. — Но таково мировосприятие Елены, не мое.

Тереза насторожилась.

— Она как-нибудь прокомментировала это?

Денис нахмурила брови.

— Она сказала, что это была плохая девочка и теперь она упадет в пропасть.

— А что сказали вы?

— Я предложила Елена нарисовать кого-нибудь еще, кто мог бы прийти к ней на помощь. Но, как видите, она не стала этого делать.

— Вам известно почему?

— Я знаю только то, что сказала мне сама Елена, — не поднимая глаз, ответила Харрис. — Терри, она сказала, что никто не может ей помочь.

2

Старший судебно-медицинский эксперт Элизабет Шелтон была стройной блондинкой, возраст которой приближался к сорока; ее отличали прямой, открытый взгляд, в котором сквозило сдержанное внимание, и немного консервативный стиль в одежде. По роду своей деятельности Паже не раз приходилось общаться с Лиз Шелтон, и он относился к ней с глубоким уважением. Она была порядочна и компетентна, всегда говорила правду в глаза, присяжные безотчетно доверяли ей. Кэролайн признавала, что пытаться сбить ее с толку не имеет смысла — можно лишь попробовать заработать несколько лишних очков и посеять сомнение. Крис согласился; выступления Шелтон он ожидал не без опаски.