Глаза ребёнка

Тень пробежала по лицу Карло, точно внезапная догадка, что и у отца могут быть сомнения на его счет.

— Может, ты и в состоянии справиться с этим, — проговорил он. — Меня же вся эта история с Терри угнетает. Я не могу с этим жить.

— Я тебя и не призываю.

— Я серьезно. — Голос у Карло дрогнул. — Я не собираюсь каждый день сталкиваться нос к носу с человеком, который считает, что я совратил шестилетнего ребенка. Представляю себе, какое тягостное молчание будет за ужином. Бог ее знает, что могла Елена наговорить ей и какие дурацкие соображения ею двигали. — Голос его стал тверже. — Полагаю, что мне придется примириться с тем, что ты чего-то не хочешь сказать мне, — у меня не остается выбора. Но жить рядом с Терри я не могу. И не буду.

Паже лишь тяжело вздохнул.

— Что же. Это называется: «Поздравляю с выходом на свободу, папа».

Глаза мальчика заволокло пеленой слез.

— Папа, ты понимаешь меня?

Превозмогая собственную душевную боль, Крис протянул руку и положил на ладонь сыну.

— Да, Карло. Я понимаю тебя.

Терри плотнее укутала Елену пледом и положила на ночной столик книгу. Выключив лампу, она поцеловала Елену в щеку. Кожа у девочки была нежная, от лица и волос исходил аромат свежести. В это мгновение Терри не могла себе вообразить, что способна любить кого-то так же сильно, как этого ребенка, беззащитное существо, которое вынашивала в себе.

На столике неровно мерцал ночник в виде фигурки слоника, отбрасывавший слабый свет на лицо Елены. Лампочка должна была вот-вот перегореть; утром Терри собиралась заменить ее.

— Я люблю тебя, Елена, — прошептала она.

— Останься со мной, мамочка. — Девочка освободила руки из-под одеяла и протянула к Терезе. — Ненадолго, ладно?

Терри невольно улыбнулась. Она вспомнила все эти «всего на минуточку» или «последний разочек» — в итоге же она оставалась с Еленой ровно столько, сколько той было нужно.

— Хорошо, — согласилась она и легла рядом.

— Ложись ко мне под одеяло, мамочка. Ну пожалуйста.

Терри скользнула под одеяло и перевернулась на бок. Елена привычно вжалась в нее всем тельцем, ожидая объятия матери. В такие моменты Тереза чувствовала почти животную близость к дочери: у них с Еленой это называлось «складываться ложками» — так же говорила Роза, когда Терри была еще в том возрасте, о котором память сохранила только это ощущение материнского тепла.

И даже сейчас, рядом с Еленой, Тереза чувствовала безотчетный страх — не раздастся ли гневный голос отца и не появится ли в дверях фигура матери, которая и сама толком не могла бы объяснить, кто более нуждается в утешении: она сама или ее дочь.

— Я люблю тебя, — повторила Терри.

Елена плотнее прижалась к ней.

— Я тоже люблю тебя, мамочка.

Терри стала нежно гладить по голове дочь, пока ее дыхание не сделалось ровным и легким — дыханием сна.

Терри знала, что самой ей лучше не засыпать. Она снова может увидеть Рамона Перальту и закричать во сне от ужаса, отчего страхи Елены могут стать еще сильнее… Тереза была глубоко убеждена, что взрослые должны представать в детских глазах сильными, по крайней мере, до тех пор, пока дети не вырастут настолько, чтобы усомниться в этом.

Криса и Карло не было дома; они праздновали чудо освобождения, о котором она молилась и которое свершившись, вызывало у нее теперь скорее облегчение, чем восторг. Лежа рядом с Еленой, она еще раз поблагодарила Бога за то, что Криса все-таки оправдали.

Крис и Карло. Она знала, что мысли о них не дадут ей уснуть.

Елена ворочалась во сне.

Девочка очнулась в кромешной тьме.

Она была одна. Ночник не горел; Елена села в постели, оцепенев от страха; глаза ее медленно привыкали к темноте.

Она находилась в доме бабушки. Матери рядом не было и некому было помочь ей.

Хлопнула входная дверь.

Это черная собака; Елена почему-то была уверена в этом, хотя ни разу не видела ее. Во рту у девочки пересохло.

Собака никогда не входила к ней. Но Елена знала, что сейчас она придет.

Стук в дверь.

Елена задрожала; по щекам ее текли слезы.

Она знала, чего хочет эта собака.

В отчаянии девочка обратила взор на окно, лелея последнюю надежду на спасение. Но окно было заколочено; Елена вспомнила, что бабушка Роза боялась плохих людей, шлявшихся по ночам в Долорес-парк.

Дверь скрипнула.

Елена попыталась закричать, но крик застрял у нее в горле. Она почувствовала, что задыхается.

Дверь распахнулась.

В коридоре тусклым светом горели свечи. Трепеща от ужаса, Елена прислушалась; она чувствовала, что собака рядом — она слышала ее дыхание, хотя по-прежнему не видела ее.

Елена обхватила себя за плечи руками и вдруг заметила, что над ее кроватью вздымается тень.

Тень принадлежала скорее человеку, чем зверю. Елена взмолилась, чтобы это оказалась бабушка. И тут перед ней возникло его лицо.

Склонившись над постелью, Елене улыбался Рикардо Ариас.

С криком девочка проснулась.

В свете ночника Терри увидела, что глаза дочери пустые от ужаса.