Глаза ребёнка

— А я нет. — Это было единственное, что Паже мог предложить сыну в утешение. Теперь, после выступления Велес, говорить ему, что он лгал, защищая невиновного, не имело смысла. — Твое выступление и то, что вы с Терри пришли сегодня, — это все, что вы могли для меня сделать.

Паже заметил, что Карло неловко об этом вспоминать; видимо, сын считал, что у Терезы были точно такие же основания сомневаться в его невиновности, как у него самого.

— Она сегодня придет? — спросил Карло.

— Попозже.

Карло молча кивнул. Паже понял, что сын намерен уединиться в своей комнате. В следующее мгновение Карло отвернулся и растерянно уставился в пустой экран телевизора.

Крис открыл шкафчик и достал пакетик картофельных чипсов, купленных утром.

— Вот, — сказал он. — Возьми-ка.

Прежде во время их близости Паже не мог думать ни о чем другом. Но сейчас рядом с Терри он вдруг представил, что никакого убийства не было, что двое их детей мирно спят у него в доме и что у них с Терезой будет общий ребенок.

На мгновение Крис поверил своей фантазии, и от этого их близость показалась особенно сладостной: движения приобрели необыкновенную плавность; с удивительной остротой он ощущал прикосновения ее груди, пряный запах волос и ритмичное, в такт ему, покачивание бедер. Когда он уже был в ней, то неожиданно представил, как она улыбается их детям. Потом, когда Терри лежала рядом, молчаливая и печальная, к Паже наконец вернулось чувство реальности.

Он ласково поцеловал ее.

Женщина была безыскусно нежна с ним, точно давая понять, что по крайней мере в эту ночь ничто другое не имело значения. Но ее нежность больше не была импульсивной; это был скорее акт жертвенности, чем безотчетный порыв души. Паже не мог произнести этого вслух; ему оставалось лишь принимать то, что она предлагала ему, — так же, как безропотно воспринял он ложь Терри, за которую не мог даже поблагодарить.

Они лежали, не произнося ни слова. Комнату заливал лунный свет; окно было приоткрыто, и свежий зимний воздух напоминал Паже о студенческих годах в Новой Англии, и, вслушиваясь в приглушенный шум проезжающих мимо машин, он различал гудение ветра и рокот прибоя. Когда он коснулся ладонью лица Терри, она не шелохнулась, погруженная в собственные мысли.

Ему вдруг безумно захотелось рассказать ей все, что он знал.

— Интересно, похоже ли это на страх перед смертью? — вместо этого произнес Крис.

Терри подняла на него удивленный взгляд.

— Что ты имеешь в виду?

— Состояние, когда, с одной стороны, хочется навечно запечатлеть в памяти каждую секунду настоящего, а с другой — вспомнить драгоценные мгновения прошлого, которые когда-то воспринимал как само собой разумеющееся.

Она погладила его по волосам.

— Этим ты сейчас и занят, Крис?

— Да — а еще жалею о том, чего у меня так никогда и не было. — Он поцеловал ее в лоб и с иронией добавил: — Возможно, если бы мне пришлось пережить по-настоящему глубокое потрясение — скажем, если бы я был при смерти, — тогда смог бы возвыситься над примитивным эгоизмом.

Терри ничего не ответила.

Помолчав, она промолвила:

— Кэролайн была великолепна. Может быть, когда-нибудь и я научусь этому.

Паже решил хотя бы выяснить ее мнение как профессионала, коль скоро они не могли поговорить по душам.

— Что скажешь о заключительных прениях? — спросил он.

Терри задумалась, словно представ перед дилеммой — подобрать слова, которым бы он поверил, и в то же время обойти молчанием то, о чем они говорить не могли.

— По-моему, они оба действовали так, как и должны были действовать. — Тереза помолчала; ей не нужно было объяснять Паже смысл этих слов. — Кэролайн была совсем другая, куда более эмоциональная, чем обычно. Наиболее сильными моментами ее речи были те, когда она дискредитировала Брукса и внушила присяжным, что Рики не заслужил ничего, кроме презрения. Если присяжные не испытывают к жертве ничего, кроме отвращения, в них легче заронить сомнение в том, что обвиняемый виновен.

Слова Терри, произнесенные холодно-бесстрастным тоном, заставили Паже вздрогнуть. Они лежали рядом в постели и говорили о ее муже, человеке, в убийстве которого его обвиняли. Крис молча протянул к ней руку.

На ветру скрипнуло окно. Спустя некоторое время женщина чуть слышно произнесла:

— Если хочешь, я могу остаться.

Ему и страстно хотелось удержать ее, и в то же время в душе он боялся ее присутствия.

— А как же Елена? — спросил он.

Он почувствовал на себе ее устремленный из темноты взгляд.

— С ней будет моя мать. Она сказала, что останется на ночь.

— Тогда побудь со мной. Мне очень хочется этого.

Она плотнее прижалась к нему — скорее подавая надежду, чем уступая спонтанному желанию. В это мгновение Паже словно заново пережил все, что было между ними.

— Конечно, я желал бы большего, — тихо промолвил он. — Но мне не хочется травмировать Елену.

Терри замерла, словно погруженная в себя.

— Я понимаю, — сказала она.

Больше они не произнесли ни слова.

Потом женщина незаметно уснула. А он так и не уснул. Когда же Крис посмотрел на часы, надеясь, что наступает утро, они показывали только три часа.

Оставалось еще шесть часов.