Глаза Вселенной видят все…

— Сынок, эти байки можешь своему отцу травить, а я тебе, не какая-нибудь лошарка, чтобы поверить сходу в твою реализацию. Твоя мать много сделала для того, чтобы расцвел наш семейный бизнес, и за эти годы не один пуд пыли вдохнула в себя, мчась по извилистым дорогам бизнеса. Я, к твоему сведению, была режиссером-постановщиком многих спектаклей в этом деле. Естественно, опираясь на государственные связи отца. И мне, честно говоря, не очень нравятся все эти разговоры о творческой интеллигенции… Знаю одно: тебе дела нет и никогда не будет до всего этого. Ты имеешь личный расчет! Но учти одно: если я замечу, что ты вместо того, чтобы развивать семейный бизнес, займешься сведениями личных счетов, то пеняй на себя. Твоего папеньку я знаю, как укротить и поставить на место. Так что имей ввиду, я с тобой не собираюсь заниматься детским садом, тем более, во всем тебе безмерно потакать. Меня жизнь научила проверять, и с этого дня, мой новоявленный вице-президент, я тебя беру под свой личный контроль. И еще одно: двадцать шесть процентов акций, по брачному договору с твоим отцом, принадлежат мне, а нашему папеньке — тридцать пять… от общей суммы. Без моих акций у него не будет контрольного пакета и, естественно, той власти, которой он обладает в компании, поэтому мой голос в бизнесе будет основным! И никак иначе! Я тебе сейчас все ясно и доходчиво изъясняю?

— Да, мама, мне все ясно, — от неожиданной резкости матери Арманд чуточку даже побледнел.

— Вот и хорошо! Но помни: решил заняться делом, так занимайся им, как нормальный зрелый мужик, а свои планы на месть оставь себе на досуг и не мешай одно с другим. Тебе что надо от поэта Виталия? — вдруг строго спросила мать.

— Да он, действительно, так говорил, все как я и рассказывал, — нахально солгал Арманд.

— Что-то я мало верю этому. Как мог умный человек столько глупостей наболтать, к тому же за один вечер? В любом случае, это твои дела, но прошу одно с другим не путать. В общем, поздравляю тебя, сынок, и надеюсь, ты оправдаешь наше с отцом к тебе доверие, — смягчила тон мать, внимательно посмотрев в глаза взрослого сына. — Ладно, сынок… спокойной ночи… и не злись на мать. Я тебе все это сказала лишь для пользы дела.

Удивленный выпадом матери сын только и мог произнести:

— Да, мама (о чем речь?) я не злюсь на тебя. Я просто никогда не видел тебя такой серьезной.

— Ты многого еще в жизни не видел, сын. Много чего. Нам с твоим отцом пришлось испытать… да и попотеть, чтобы отвоевать свое место под солнцем, поэтому я хочу знать и видеть, что ты, действительно, созрел для того, чтобы тебе в семейном бизнесе передать эстафету. И еще одно: хватит тебе гулять по разным телкам, пора уже о половинке второй задуматься, но об этом мы потом с тобой поговорим. Еще раз, спокойной ночи, — мать повернулась и вышла из кухни.

Понедельник день тяжелый, как поется в одной старой песне, и от этого нам никуда не деться. Торжество выходных закончилось.

Новый старт приняли деловые будни.

Диана с утра ушла в институт. Я принялся просматривать черновик своей новой статьи о культурных событиях нашего города. Сегодня надо заехать в редакцию газеты «Последние вести» и сдать ее главному редактору.

Исправив статью в нескольких местах, я начал печатать ее на компьютере. Пощелкав клавишами минут двадцать и распечатав статью на принтере, поехал в редакцию. Там уже кипела работа вовсю. Журналисты разного пошиба бегали туда-сюда со своими «шедеврами». Недовольный голос редактора раздавался из накуренного кабинета.

Тележкин Степан Леонидович был мужчиной полного телосложения. Седая, с кучеряшками по бокам голова, свидетельствовала о давно ушедшей молодости. Совсем недавно в городе праздновали его день рождения. Ему стукнуло шестьдесят пять лет. В работе он был строг, до мелочей придирчив, высасывал из подчиненных последнюю кровь, прежде чем утвердить любую статью в очередном выпуске газеты.

— Степан Леонидович, можно к вам? — спросил я.

— Проходи, Виталий, проходи, — произнес нахмуренный Тележкин.

— Я тут статью принес о выставке картин литовской художницы Беляускас.

— Ты пока покури, Виталий, а я прочитаю и скажу, что к чему, — ответил тихо Степан Леонидович.

— Тогда через час к вам зайду, — я вышел из кабинета.

Странный, однако, мужик, — подумал я по пути в кафешку.

Час пролетел в раздумьях, и я вновь оказался в редакции.

Чего-чего, но шквала бранных слов в свой адрес я уж точно не ожидал.

— Виталий… прочитал твою писанину… Ну кому это интересно? В нашей стране столько происходит событий, а ты про какую-то литовскую самоучку-художницу пишешь. И как пишешь? Серым… невзрачным языком… без всякой изюминки… без антуража… Забирай свою статью и вытри ею, сам знаешь что…

— Степан Леонидович, скажите конкретно, что случилось? — начал я. — Если не сегодня, то я зайду завтра, если надо, и послезавтра… — начал уговаривать я главного.

— Закрой дверь и подойди ко мне, — немного успокоился тот.

Дверь была закрыта и я с удивлением посмотрел на Тележкина.