Глаза зверя

— Sorry! — жалобно причитал рядом с ним Патрик. — So sorry!

— Шайзе! — орал подбежавший тренер. — Швайн!

Сулейману было все равно, что они кричат. Он понимал только одно — играть завтра ему не придется. В сердце засела тупая заноза. По грязным щекам потекли слезы обиды.

— Ладно, — тихо и хрипло проговорил Сулейман. — Никто не виноват… Я сам… сам подставился. Правда, тренер. Не надо кричать.

Потом была долгая, невыносимо долгая дорога до больницы, люди в белых халатах, бегающие вокруг кушетки, на которой лежал Сулейман, обезболивающий укол, рентген, гипс. И, наконец, слова тренера, сказанные на плохом русском:

— Нет игра, Сулейман. Нет. Ты и игра — нет.

— Сам знаю, что нет, — хмуро отозвался Сулейман.

Тренер, силясь придать своему озлобленному лицу мягкое выражение, ободряюще похлопал его по плечу и вышел из палаты, не говоря больше ни слова.

Потом Сулейман лежал в своей квартире и смотрел в потолок. Рядом суетилась нанятая клубом сиделка — седовласая, сгорбленная фрау со смешной фамилией Кайденрайх. Она трясла перед носом у Сулеймана уткой и что-то лепетала по-немецки.

Вечером никто из клубных друзей к нему не пришел. Лишь Патрик позвонил и в очередной раз слезным голосом попросил прощения.

— И'к а11 га1§Ь1, — сказал ему Сулейман. — Гт Ппе. — И положил трубку.

Сулейман лежал в кровати и смотрел в потолок, пока не стемнело. А когда стемнело, в дверь позвонили. Фрау Кайденрайх, дремавшая на стуле с вязаньем в руках, вздрогнула и захлопала сонными глазами. Звонок повторился. Фрау Кайденрайх вскочила со стула, бросив свое вязанье, и, суетливо одернув фартук, побежала в прихожую открывать.

— Скверно получилось, — сказал Марат, окинув Сулеймана нахмуренным взглядом.

— Да уж, хорошего мало.

— Но футбол — это не главное и не лучшее, что есть в жизни.

— Правда? — ухмыльнулся Сулейман. — Вообще-то для кого как. Для тебя, может, и не главное, а для меня…

— Ладно-ладно. — Марат предостерегающе поднял ладонь. — Я не хочу с тобой спорить, Сулейман. Поверь мне, я понимаю, как ты себя сейчас чувствуешь.

— Откуда? Ты что, футболист?

— Я твой друг, — с укором сказал Марат. — К тому же я твой земляк. И я сделаю все, чтобы помочь тебе. Хочешь ты этого или нет.

Сулейману стало стыдно. Набросился на человека ни с того ни с сего. А ведь он пришел с лучшими намерениями. Поддержать, утешить…

— Извини, — тихо произнес Сулейман. — Правда, прости. Просто мне и в самом деле очень паршиво.

Марат понимающе покивал:

— Пойми, брат, я не призываю тебя относиться к этому легче. Но ничего уже не исправишь. Попробуй просто об этом не думать. Кстати, учитель узнал о твоей травме и велел передать тебе это…

Марат вынул из кармана сложенный вдвое листок бумаги и протянул Сулейману.

— Он еще здесь? — спросил Сулейман, разворачивая листок.

Марат уныло покачал головой:

— Нет. Ты же знаешь, ему опасно находиться в одном месте больше нескольких часов.

— Но он в Германии?

— Точно не знаю, но, скорей всего, нет. Мы проводили его до аэропорта, и он улетел. Куда — не знаю.

Сулейман поднес листок к глазам. Он был испещрен фиолетовыми арабскими завитушками.

— Здесь же по-арабски, — разочарованно протянул Сулейман.

— Я знаю, — кивнул Марат. — Здесь написано, чтобы ты не терял присутствия духа и поскорее поправлялся. Аллаху нужны такие люди, как ты. Ты избран.

— Так и написано? — с сомнением. спросил Сулейман.

— Да.

— Надо же… Прямо как в «Матрице». «Ты избранный, Нео, тебя ждет великий путь!»

— Так и есть! — засмеялся Марат. — Всех нас ждет великий путь, если мы не сдадимся и не выпустим меч из рук.

Сулейман горько улыбнулся, вздохнул и сказал:

— Не знаю, как насчет меча, Марат, но мяч я, кажется, уже потерял.

Марат взял из рук Сулеймана письмо, вынул из кармана зажигалку, высек язычок пламени и поднес его к письму. Бумага занялась сразу. Марат держал письмо до тех пор, пока огонь не поднялся до самых пальцев, затем бросил его на пол и растоптал.

— Ну что теперь? — спросил он Сулеймана.

Тот пожал плечами и ответил:

— Контракт будет аннулирован. Я поеду в Россию. Вот, собственно, и все.

Глава третья

ЗНАКОМСТВО

1

Дверь Грязнову открыл высокий, худой старик с лицом, испещренным морщинами, и впалыми, красноватыми глазами, смотревшими на мир с каким-то затаенным испугом.

«Видать, здорово старика жизнь потрепала», — решил Грязнов и приветливо кивнул.

— Здравствуйте, Сулейман Фархатович. Я Грязнов. Старик прищурился.

— Да-да… Это с вами я разговаривал по телефону, верно?

— Абсолютно.

— Проходите.

Табеев-старший потеснился, впуская гостя в квартиру.

— Если хотите, можете не разуваться, — сказал он. Грязнов взглянул на тканый ковер, устилающий пол,

и сказал:

— Да нет, я, пожалуй, все-таки разуюсь.

Оставшись в носках, Грязнов прошел в комнату. В комнате, на диване перед телевизором, сидела женщина. Поздоровавшись с Грязновым, она поднялась с дивана и ушла в соседнюю комнату.

— Моя жена, — объяснил Табеев-старший.

— Мама Сулеймана? — спросил Грязнов.

Табеев покачал головой:

— Нет. Это вторая жена. Мама Сулеймана умерла пять лет назад. — Он сделал грустное лицо и что-то тихо прошептал на незнакомом языке.