Было уже совсем поздно, когда я возвращалась к себе домой на Манхэттен. Ночные пассажиры метро весьма напоминают утренних, только вот лица первых выглядят более утомленными. Всматриваясь в эти лица — женщин в будничной одежде, рабочих в спецовках, негров, одетых с дешевой экстравагантностью, пожилых людей, клюющих носом, — я вспоминала аудиторию тарнеровского сборища. Те же лица: там, в отеле, искаженные жаждой наживы, здесь, в метро, заостренные лезвием забот.
Поезд мчал на полной скорости, громыхая, вздрагивая и извиваясь, то ныряя под землю, то выскакивая на поверхность, приближая и возвращая меня с каждой оставшейся позади остановкой к реальности…
Элеонора прервала свой рассказ. Я расплатился с официантом. Мы покинули наш укромный закуток и тут же окунулись в вавилонское столпотворение отеля «Фонтенбло». Кто-то кого-то интервьюировал. Кто-то кого-то инструктировал. Взад и вперед сновали посыльные и связисты. Сбившись в отдельные кучи, совещались представители различных штатов. Сняв шлемы и отирая пот с лица, похаживали, прохлаждаясь и отдуваясь, полицейские — их только-только сменили с наружных постов перед входом в отель, осажденный демонстрантами, над головами которых колыхались антивоенные лозунги. Длинноногие девушки в канотье со звездно-полосатыми лентами бесплатно потчевали делегатов, полицию и прессу пепси-колой.
И у всех на груди было что-то приколото: у делегатов банты с цветами их штатов, у распорядителей жетоны, у прессы пропуска, у полицейских шерифские звезды и личные номера, у длинноногих девушек, предлагавших пепси-колу в бумажных стаканчиках, гигантские значки с торговой маркой их компании.
И все эти банты, жетоны, пропуска, шерифские звезды, личные номера, значки, торговые марки каким-то причудливым образом сливались в новенькие стодолларовые ассигнации. По крайней мере, мне так показалось. Я сказал об этом Элеоноре. Она засмеялась, а потом очень серьезно ответила: — Мне тоже… Вскоре мы вышли из кондиционированного «агитпункта» отеля «Фонтенбло» и ступили на раскаленную сковороду августовского Майами-бич. Настала пора возвращаться к реальности…
Приглашение в Орландо
Гленна Тарнера называют самым ненавидимым человеком в Соединенных Штатах. Ему от этого ни холодно ни жарко. Пожалуй, ни один американский концерн не ведет такого количества судебных тяжб, как тарнеровский. Но ему опять-таки от этого ни холодно ни жарко. Федеральная торговая комиссия клеймит «Коскот» как «нечестное и шарлатанское предприятие». Говард Голдберг, глава общественной организации «Защита потребителей», утверждает, что Тарнер стал «обманщиком № 1». Генеральный прокурор штата Коннектикут Роберт Киллиан характеризует деятельность Тарнера как «массированное жульничество, которое, согласно нашим данным и знаниям, вообще не имеет прецедента». Генеральный прокурор штата Луизиана считает, что Тарнер занимается «нелегальной лотереей и распространением фальшивых акций». Министерство почт и телеграфа рассматривает «Коскот» как крупнейшую денежную аферу.
Генеральный прокурор штата Нью-Йорк Лефковиц потребовал от Тарнера, чтобы тот вернул 3,8 миллиона долларов 1604 одураченным «инвеститорам». Лефковиц заявил, что «тарнеровские операции» — это ловушки, расставляемые для людей с низким доходом, для бедных, молодых, цветных, отчаянно нуждающихся в источниках существования. (По данным нью-йоркской прокуратуры, из 1604 «инвеститоров» только семьдесят девять зарабатывают у Тарнера сумму, равную половине прожиточного минимума средней американской семьи. О масштабах тарнеровского очковтирательства в Нью-Йорке свидетельствует и такой факт. Всем 1604 «инвеститорам» было обещано, что они станут «заколачивать» по сто тысяч долларов в год, если вступят в «Коскот». Но, как свидетельствует простая арифметика, для этого обращенным следовало продать 150 миллионов «прав на распространение», то есть по восемь «прав» на каждого жителя штата Нью-Йорк, включая женщин и детей!) В двадцати шести штатах прокуроры ведут расследование деятельности «Косметических межпланетных общин будущего», в пятнадцати штатах они объявлены вне закона.
Но тем не менее, повторяю, Гленну Тарнеру от всего этого ни холодно ни жарко. Ведь в Америке нет такого суда, который судил бы победителей. А Гленн Заячья Губа — победитель. «Меня уже никто и ничто не может остановить. Я стал слишком сильным», — говорит «неудержимый» Тарнер. (В данном случае, признаемся, кавычки не совсем уместны). Национальное агентство по делам космонавтики (НАСА) торжественно преподносит ему двухметровую модель «Аполлона». Индейские племена наперебой избирают его почетным вождем своих общин. Дамы-патронессы носят его на руках, ибо он отвалил миллион долларов на строительство госпиталя для умственно отсталых детей в Южной Каролине и является крупнейшим работодателем для инвалидов во Флориде. (Они производят для Тарнера духи под названием «Огонек надежды».)