Глянцевая женщина

В трубке послышались гудки. Санек немедленно набрал, номер редакции газеты «Такая жизнь». Георгий Паредин был уже на своем рабочем месте.

— Информация принята, — сказал он бодрым голосом, когда Александр поведал ему о произошедшем, — берем на заметку Козлова.

На этот вечер у Санька был запланирован визит к Станиславу Юрьевичу.

— А я думал — когда ж ты ко мне-то заглянешь? — встретил его вопросом Провоторов. — У всех побывал, а меня избегаешь. Подозреваешь, может быть? Ну, что нарыл? Рассказывай.

От такой прозорливости актера Санек опешил, и весь сценарий его поведения в гостях пошел насмарку. Молча достав из полиэтиленового пакета бутылку, Санек прошествовал вслед за хозяином на кухню.

— Ты только плакать тут не вздумай. Не люблю.

— С чего ты взял? — робко попытался вернуть позиции Санек, но Провоторов с беспощадным цинизмом вновь «вырубил» его:

— Брось, я все знаю. Ходишь, плачешь, как будто бы горем убитый, а сам выспрашиваешь — что да как. Кто где стоял, кто говорил последним с твоей Веркой.

— Не с Веркой, а с Верой Васильевной, — уже начал заводиться гость.

— Пусть будет с Васильевной, — согласился хозяин.

Провоторов жил один. За свою пятидесятилетнюю жизнь он успел развестись с тремя женами и сейчас состоял в довольно странных отношениях с четвертой, называя ее приходящей невестой.

— Я человек серьезный, — объяснял он свою жизненную позицию, — всякие фигли-мигли не люблю. И потому любовниц не держу. У меня либо жена, либо невеста. Но в дом больше бабу не пущу на постоянное времяпребывание. Я люблю, чтобы в доме порядок был, а от них только грязь по углам и полное отсутствие обеда.

У Провоторова и в самом деле было на удивление чисто. В маленькой кухне блестел кафель над раковиной и плитой, в шкафчике стояла чистая посуда, рюмки, которые он доставал оттуда, были хрустальными и тоже прозрачно-чистыми. На сковородке что-то шкворчало. Оказалось — жареная картошка с салом. Он ловко нарезал огурцы с помидорами, разложил по тарелкам картошку и скомандовал:

— Ну… разливай.

Санек понял, что в этом доме номер с «якобы пьяным» не пройдет. Провоторов строго следил, чтобы гость пил наравне с хозяином и даже больше. А когда тот уже был под хмельком, заявил:

— А вот теперь рассказывай все по порядку.

— Что? — опешил Санек.

— Все! — коротко ответил хозяин дома.

«Ну, зараза, — подумал Санек, — и вправду умный, как не знаю кто». Но делать было нечего. Раз его, что называется, раскололи, не оставалось ничего другого, как только полная откровенность с собеседником. Да и вообще-то надоело ему уже в Штирлица играть. Хотелось с кем-то душу отвести. Поговорить по-настоящему, как мужик с мужиком. Напряжение, накопившееся в Александре за последнее время, вдруг полностью ушло, и он по-настоящему расплакался. Как ни странно, Провоторов ни слова ему не сказал, вероятно, поняв, что эти слезы — настоящие.

— Я даже не могу понять, — всхлипывал Санек, — любил я Верку или нет. Но человек же все-таки! Да и привык я к ней. Какая бы сякая ни была, а мы с ней прожили почти что десять лет. Знаю — рога она мне наставляла. Так ведь и я… Что я — терялся, что ли? Она прощала мне, и я прощал… Так и жили. Она зато нежадная была. Гости придут — все на стол мечет. Деньги мы даже не считали с ней. Они у нас в коробочке лежали в серванте, кому надо — тот брал. Есть — есть, нет — значит, нет. Покупали и ей, и мне, что надо. И вообще, знаешь она не зануда была. Веселая. Компании любила. На всякие тусовки к вам, в театр, не ходила одна — всегда со мной. Я до нее жил с женщиной… Вот та была зануда. Запилила! То нельзя, это нельзя. Рюмку выпьешь, так дома скандал. Сама никуда не ходила и меня не пускала. Даже с друзьями на рыбалку. А Верка — нет. Верка была другая. Правду говорю. — Он снова всхлипнул.

— Ну и чего нарыли вы с этой новенькой актрисулей? — спросил Провоторов, когда гость успокоился.

— О-о, ты и это знаешь? — удивился Санек.

— Ой, Господи, секрет полишинеля, — вздохнул Стас.

— Не нравится мне вот что в этом деле, — заговорил, все больше увлекаясь, Александр, — этот ваш Павел Николаевич…

— Козлов, что ли?

— Он самый. Гриньков сказал, что, перед тем как это все произошло, Верка моя шепталась с Пуниной. А Козлов стоял рядом и подслушивал. Больше Гриньков не видел ничего — отвлекся. Но зато Павиванова видела, что Павел Николаевич после падения стоял на лестнице — то ли спускался сверху, то ли хотел подняться, но передумал.

— Ты говорил с ним?

— Он сам сегодня позвонил с утра пораньше. На все корки разнёс меня. Вот сука эта Павиванова! — произнес с чувством Александр. — Ведь сама мне его заложила — и сама же и позвонила ему, меня подставила.

— Она такая, — кивнул Стас, — сколько раз продавала меня. А ты заметил, как она разговаривает с мужиками? Прямо в морду лезет.

— Обнюхивает?