Глобализация: повторение пройденного. Неопределенное будущее глобального капитализма

В самом деле, немного есть вопросов, по которым допущения (обычно только неявные) сторонников планирования и их оппонентов отличаются так сильно, как в отношении значения и частоты изменений, вызывающих необходимость коренного пересмотра производственных планов. Конечно, если бы можно было заранее составить детальный экономический план на достаточно долгий период и затем точно его придерживаться, так что не потребовалось никаких серьезных дополнительных экономических решений, тогда задача составления всеобъемлющего плана, регулирующего всю экономическую деятельность, была бы далеко не такой устрашающей{67}.

Нигде представление коллективистов о статичном, неизменном будущем не проявляется с такой отчетливостью, как в утопическом программном сочинении Ленина «Государство и революция». Написанный буквально накануне Октябрьской революции, когда Ленин скрывался в Финляндии, этот памфлет содержит большевистское представление о метаморфозах, ожидающих Россию (и весь мир). После того как пролетариат одержит окончательную победу, управление экономикой станет простой канцелярской рутиной:

Учет этого, контроль за этим упрощен

капитализмом до чрезвычайности, до необыкновенно простых, всякому грамотному человеку доступных операций наблюдения и записи, знания четырех действий арифметики и выдачи соответственных расписок….Когда государство сводится в главнейшей части своих функций к учету и контролю со стороны самих рабочих, тогда оно перестает быть «политическим государством», тогда «общественные функции превращаются из политических в простые административные функции»….Все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы{68}.

Вера в то, что будущее стабильно и предсказуемо, никоим образом не была присуща исключительно большевикам. Например, она была широко распространена среди американских капиталистов. Мантра «научного управления» Ф.У. Тейлора – в каждом аспекте ведения производства действовать «единственным наилучшим способом» – выдавала тот же тип мышления. Достижение эффективности производства было одношаговым проектом: стоило ее достичь, и дальше останется лишь повторять без малейших отклонений все предписанные движения.

Когда крупные американские предприятия утратили новизну и укоренились на экономической сцене, их руководители и менеджеры начали видеть в себе не творцов, а опекунов. В этом смысле весьма типичны слова президента АТ&Т Уолтера Гиффорда, сказанные им в 1926 г., отом, что «первопроходческий» период бизнеса с его «капитанами промышленности» завершился, а новой эпохе нужны «политики промышленности». «Их задача, – развивал он свою мысль, – не столько завоевывать место для своего бизнеса, сколько двигать вперед высокоорганизованное и уже утвердившееся предприятие. Они должны сохранять то, что построено, и постепенно расширять дело»{69}

.

Три десятилетия спустя Уильям Уайт дал «политикам промышленности» новое имя – «человек организации». Сделанный им в имевшей большой резонанс книге под этим названием обзор деловой культуры показал, что конформизм и консерватизм превратились в знаковые корпоративные добродетели. Интервьюируя новых рекрутов больших корпораций, он выявил их отношение к проблемам экономической жизни (не слишком отличающееся от представлений В.И. Ленина):