В популярном представлении о глобализации все поставлено с ног на голову. Глобализация, утверждает расхожая мудрость, подрывает суверенитет. На деле, однако, цепь исторических причинно – следственных связей ведет в обратном направлении. Это государство отступило и освободило пространство для международных рыночных отношений. Причиной его отступления было не столкновение слепых экономических сил и не порыв либертарианского энтузиазма, а разочарование. Мечта умерла потому, что не оправдалась. Она обанкротилась как морально – в кошмаре своих тоталитарных воплощений, – так и экономически, утянув в трясину тяжкой нищеты и подвергнув бессмысленным лишениям миллиарды людей. Глобализация – это судорожное и мучительное пробуждение от грез.
Задача этой книги – выявить исторические корни глобализации. Я анализирую рост и падение старого порядка, крах которого расчистил путь для современной эры мировой торговли. Какие убеждения воодушевляли людей в минувшую эпоху доминирования государства? Что собой представляли господствовавшие в то время институты? Что питало рост этой эпохи и что спровоцировало ее распад? Почему старый порядок оказался несовместим с глобальным разделением труда?
Затем я исследую затянувшееся присутствие прошлого в современной мировой экономике. В какой степени антирыночная политика до сих пор тормозит и искажает экономический рост? Каким образом неуживчивое сосуществование старого и нового порождает нестабильность? Каковы перспективы продолжения рыночных реформ, сталкивающихся с арьергардным сопротивлением?
У нынешнего эпизода глобализации был предшественник, развитие которого оборвалось почти сто лет назад. В десятилетия перед Первой мировой войной промышленная революция сделала уровень международной экономической интеграции не только сопоставимым, но и в некоторых отношениях превосходящим наши достижения. В отличие от нынешней, в той первой глобальной экономике движущей силой действительно была технология. Политические условия становились все более враждебными, но снижение транспортных расходов и совершенствование средств связи раскрепостило общемировое движение товаров, услуг, капитала и людей в исторически беспрецедентном масштабе.
Но в конце концов победила политика. Впечатляющий рост богатства в период промышленной революции, ставший возможным благодаря децентрализованному процессу проб и ошибок, функционирующему в рамках рыночной конкуренции, был ошибочно истолкован как триумф централизованного контроля и планирования. Люди поверили, что новые гигантские промышленные предприятия демонстрируют превосходство консолидации и технократического контроля над хаотичной расточительностью рыночной конкуренции. Был сделан вывод, что логика индустриализации требует распространить рациональный характер организации и управления производством на все общество, – иными словами, что необходима социальная инженерия.
Эта трагическая ошибка породила социальное явление, которое можно назвать промышленной контрреволюцией, – атаку на принципы, которые создали технологическое общество и исполнили все, что обещали. Вера в технократический контроль, а особенно в необходимость передачи этого контроля государству, начала набирать силу около 1880 г. и с каждым годом постепенно укреплялась. В дополнение к тем бедам, которые эта вера наделала внутри национальных границ, ее фундаментальная несовместимость с либеральным международным порядком, сложившимся в XIX в., означала, что кто-то из них должен был уступить. Уступил либерализм.
В конце XIX в. все коллективистские движения пережили подъем, а либеральный космополитический идеал мира и свободной торговли уступил место мрачной и опасной идее «борьбы народов за существование». Хотя многие социалисты изображали из себя интернационалистов, между ориентацией на централизованное планирование и неприятием международных рынков существует естественная связь, и со временем эта связь восторжествовала. На более глубоком уровне как коллективизм, так и национализм предлагали комфорт групповой солидарности в период сильных социальных волнений и напряжений. Поэтому нет ничего удивительного в том, что эта пара образовала тандем.
Таким образом, в то время как технология расширяла границы международного разделения труда, политика толкала народы к протекционизму, империализму и милитаризму. Силы разрушения одержали верх, и трагическим результатом стала Первая мировая война. После войны предпринимались попытки восстановить прежнюю систему. Но послевоенная инфляция и государственный долг, а также новая политическая реальность социал-демократической и тоталитарной политики сделали невозможным возврат к довоенной стабильности. Наконец, Великая депрессия и порожденные ею конвульсии протекционизма обозначили конец старого либерального порядка. В то мрачное время действительно казалось, что будущий международный порядок может быть только тоталитарным.