Глобальный капитал. В 2-х тт. Т. 1

Начнем наш анализ с материи, наиболее близкой и понятной читателю - дорыночных экономических отношений. Эмпирически они хорошо знакомы большинству экономистов, хотя на них не принято обращать внимание. В самом деле, такие способы связи производителя и потребителя (координации, аллокации ресурсов) как натуральное хозяйство и различные формы обмена деятельностью в общине (кооперация и разделение труда, дарение, пожертвование и т.п.), бартер (переходное к товарообмену отношение), насилие (в частности, войны, грабежи и т.п.) как способ перераспределения ресурсов хорошо известны. Хорошо известны и такие формы присвоения богатства (труда и его продуктов, человека, земли) и его отчуждения, как азиатская деспотия, рабство, крепостничество и иные разновидности того, что К. Маркс назвал личной зависимостью. Наконец, феномен ренты как особого способа получения дохода, производного от этих способов присвоения (хотя и не только от них), вообще очевиден, а новый институционализм «поиск ренты» числит среди и ныне существующих способов координации. Несколько менее известны законы воспроизводства добуржуазных отношений («азиатский цикл» и др.О, но их несколько меньшая известность не означает их отсутствия.

Перечень можно было бы продолжить, но главное читателю, видимо, уже понятно. Гораздо важнее прокомментировать некоторые возможные возражения. Остановимся на двух.

Первое. Профессиональному исследователю хорошо известно, что в дорыночных системах экономические отношения были синкретично сращены с традицией, отношениями насилия и другими социально-волевыми формами (внеэкономическое принуждение, личная зависимость и т.п.). Эта, уже отмечавшаяся нами в предшествующих текстах, сращен-ность не означает, однако, того, что эти отношения не складывались и по поводу производства, распределения и потребления; что они не обеспечивали и определенное распределение ресурсов; что с ними не были связаны особые мотивы, цели и производства. По-видимому, здесь экономист должен возразить, что эти цели и мотивы являются неэкономическими, так как их субъекты стремились не к максимизации прибыли, денег. Но мы о том и пишем, что экономику нельзя сводить исключительно к товарно-денежным отношениям. Увеличение количества лично зависимых работников, земельных угодий, ренты и т.п. было (и остается) частью процесса воспроизводства, т.е. экономической жизни в широком смысле слова.

Второе возражение. Да, скажут наши оппоненты, когда-то действительно существовали нерыночные формы организации производства и распределения, но это далекое прошлое, и сия проблематика не актуальна для современной экономической теории. Здесь авторам уже можно возликовать: указывая на неактуальность исследования дорыночных экономических отношений, вы тем самым признаете их существование. Следовательно (NB!), вы признаете тот факт, что рынок и товарные отношения исторически ограничены, что они когда-то возникли и потому не могут быть квалифицированы как «естественные». Соответственно, не может быть квалифицирован как «естественный», неотделимый от человеческой природы интерес к максимизации денег (у труда и производства, следовательно, могут быть другие цели и мотивы) и т.п.

Грамотный экономист-теоретик, знакомый с историей экономики и экономической мысли, скажет, что все это - очевидно. Да, согласимся мы: это очевидно. Но при этом позволим себе вопрос: почему же тогда во всех учебниках economics эта очевидность игнорируется и, более того, в неявной форме читателю навязывается нечто прямо противоположное?

А теперь к вопросу об актуальности исследования дорыночных экономических отношений.

Во-первых, как мы уже заметили выше, человечество тысячелетиями осуществляло производство в условиях, когда рынок был лишь периферией хозяйственной деятельности. Рынок стал господствующей в мировом масштабе формой производства и распределения ресурсов в лучшем случае в конце XIX века. Более того, вплоть до середины XX века большая часть производства и распределения в Африке и Азии были сосредоточены в рамках натуральных хозяйств. В России вплоть до начала XX столетия 80 % населения (крестьянство) преимущественно было занято натуральнохозяйственной деятельностью. В Европе (за исключением Англии, Франции, Голландии и Бельгии) еще в XIX веке шла борьба между дорыночным, полуфеодальным и рыночным (включая рынок труда и капитала - т.е. такой, как его ныне описывают учебники, выдавая за «естественный», т.е. как бы вечный) способами производства и присвоения. Рабочая сила стала по преимуществу товаром во многих странах Европы лишь в конце XIX века (а в России - только в XXI веке, может быть, станет), а до этого господствовали различные переходные формы. Может ли серьезная теория игнорировать эти закономерности истории?