Глобальный проект

Вожена обняла своих дорогих мальчишек за плечи, поцеловала похожие макушки. На мгновение она забыла о докторе Гасане, о приключениях последних дней, о мужском внимании со стороны людей в форме — полковника и генерала. Рисковать благополучием семьи и друзей ради едва знакомого горца? Да кто он такой? А вдруг обычный уголовник? Убийца русских солдатиков, как те, что дают бойкие интервью иностранным тележурналистам?

И тут в комнату вплыла румяная Варвара.

— О чем спор, молодежь? — она потянулась к бокалу с вином и заговорщицки шепнула Божене: — Из-под черного пеньюара будет смотреться — супер!

Эта пошлость развеяла сомнения. Она рискнет, и у нее все получится! Гасан не убийца и не подонок. Он — отец и муж погибших Лейлы и Гульнары, зять раздавленных руинами Машки Пекарской и ее мужа — отставника Советской армии. И еще — сын, внук, племянник всех тех, на чьих могилах никогда не сможет наплакаться вдоволь.

Осушив для храбрости полный бокал, Вожена просто вошла в пустую спальню, отодвинула стенку шкафа и вынула из нагрудного кармана джинсовой куртки паспорт сына.

Глава 30

Вожена позвонила Гасану на следующий день.

— Завтра утром, в восемь, встретимся. Возьми с собой то, что может понадобиться в дороге. Скорее всего, назад ты уже не вернешься.

На машине сына — пришлось попросить, еще раз обманув, — они подъехали к Калашниковому переулку и встали в очередь в посольство, к счастью — небольшую. В девять ноль пять вышла толстоногая барышня и на плохом русском поинтересовалась, есть ли среди ожидающих желающие получить политическое убежище. Таковых не нашлось. Облегченно вздохнув, девушка задала второй вопрос — не ждут ли приема граждане королевства Нидерланды. Вожена уже знала процедуру и помахала над головой паспортом. Ей предложили пройти первой, Гасан остался в приемной.

Лысоватый молодой мужчина дежурно улыбнулся и коротко поздоровался. Она не стала тянуть, положила перед ним свой безупречный голландский паспорт и изложила суть дела. Вскоре в кабинет пригласили Гасана.

В новом, вчера купленном ею плаще, с набриолиненными, зачесанными назад волосами, в очках с яркой, блестящей оправой, он мог сойти за Володю, в чьем паспорте было фото пятилетней давности.

— Объясни, сыночек, что я прошу тебя съездить ко мне, чтобы окончательно не рассориться с Людочкой.

Все оказалось проще и быстрее, чем они себе представляли. Чиновник задал пару дежурных вопросов и попросил подождать.

Толстоножка появилась только минут через двадцать, пригласила следующего кандидата, а им велела оплачивать консульский сбор и страховку. Пока Вожена рассчитывалась в специальном кассовом окошечке, Гасан вышел на крыльцо вдохнуть воздуха. Им велели подождать до часа дня, но к моменту оплаты уже вынесли Володин паспорт с переливающейся шенгенской визой, дающей право въезда в Голландию в качестве гостя-родственника и пребывания там в течение месяца с сегодняшнего дня.

— Отлично! Я не сомневалась! — они мчались в аэропорт.

На вечерний рейс двух билетов не оказалось.

— Полетишь сейчас, один, будешь ждать меня в аэропорту. Поспишь в кресле в зале ожидания!

Уже началась регистрация, когда мнимый Владимир приобрел последний билет. Его полупустая сумка-портфель со сменой белья и комплектом бритвенных принадлежностей не вызвала у таможенников никакого удивления. Сейчас летают и с газеткой в кармане. Баулы и чемоданы только у челноков да эмигрантов.

Вожена помахала «сыну» рукой из-за никелированного турникета, а сама улетела вечером, немного удивив поспешностью родных. Все они поехали провожать ее в Шереметьево, где не обошлось без слез на глазах, скорых поцелуев, перекладывания буханок московского черного хлеба из ручной клади в багаж. Все это без особого интереса наблюдал и фиксировал на видео сотрудник ФСБ, узнавший по телефону, каким рейсом отбывает Вожена. Он запросил список всех пассажиров данного борта и никого, похожего на пропавшего чеченца, не вычислил. Но на всякий случай приехал убедиться лично и убедился, что начальство зря погнало его в такую погоду следить за нормальной русской теткой, везущей в качестве гостинцев московский хлеб, что было, в общем-то, нарушением — пищевые продукты — запрещенное вложение.

* * *

С тех пор, как доктор Сабитов последний раз летал на самолете, прошло уже много лет. Он не любил ни взлета, ни посадки, и в такие моменты всегда брал Гулю за руку. Воспоминания возвращались помимо его воли, пробивались, как ростки тополя через асфальт.

Наметанный глаз стюардессы сразу определял «нервных», и им первым были предложены журналы и напитки.