Глубина [сборник]

— Я завтра буду в управлении, — говорит Томилин. — Со своим отчетом. В девять ноль-ноль. Насколько я понимаю… согласно правилам хорошего тона… мне надо показаться вам в настоящем облике.

Это так неожиданно и трогательно, что я с трудом сохраняю невозмутимое лицо.

Интересно, он мудр и седоволос или молод и энергичен?

Интересно, конечно…

— Половину ночи я провожу в глубине. А в девять утра еще сплю, — отвечаю я. — Извините. Конечно, если это приказ…

Томилин качает головой:

— Нет. Не приказ. Не смею больше вас задерживать.

И на какой-то миг мне кажется, будто я вижу его — настоящего. Не молодого и не старого. Человека лет сорока, который упрямо учился работать на компьютере, пытался постичь глубину — не из любви к ней, не из любопытства, а лишь потому, что был соответствующий приказ. Одинокого служаку, поднаторевшего в кабинетных играх, но тоже не из любви к ним, а ради того, чтобы делать свое дело.

Мне даже становится его жалко.

Но жалость — это не то, ради чего я готова просыпаться в девять утра.

— Всего доброго, — говорю я, прежде чем уйти.

Памятник Последнему Спамеру все так же облеплен молодежью. В глубине много памятников, совсем несложно получить кусочек места и воздвигнуть там все что угодно. Вот только популярность памятника отследить нетрудно. Неудачные, возле которых никто не встречается, густо засиживают голуби, потом зеленеет бронза и крошится мрамор, а под конец приезжает грузовик из мэрии Диптауна и вывозит неудачное творение на свалку. Свалка вечна и бесконечна. Длинные ряды никому не нужных скульптур… страшненькое место.

В общем-то это конец всего в глубине. Здесь слишком много неудачных творений. Собранных из сэмплов опер, написанных левой ногой книг, безумных философских теорий и мертвых картин. Все они уходят в никуда, в вечное хранение на бесконечных виртуальных свалках.

Но памятник Спамеру жив. И у его подножия очень мало свободных скамеек. Я нахожу лишь одну, беру в ларьке бутылку пива и сажусь — нарочито посередине скамейки, давая понять, что не жажду случайных знакомств. Ко мне и не подсаживаются. Мы научились уважать друг друга в глубине.

Без бдительного надзора полиции, без суперменов-дайверов из МВД. Значит, мы что-то умеем?

Памятники — это место встреч. Мне никто не назначал здесь свидания, но это единственный памятник, у которого мы встречались с Чингизом.

И я сижу на скамейке. Пью холодное пиво — оно холодное ровно настолько, насколько это нужно. Смотрю в чистое небо. Когда я была маленькой, я однажды испугалась неба. Я с родителями была на море и однажды, растянувшись на спине, посмотрела вверх. Небо было таким бездонным и чистым, что я поняла — в него можно упасть. Оторваться от горячего песка, нелепо взмахнуть руками и полететь вверх — в небо, которое станет бездной. А над головой закружится перевернутая земля, и плачущие родители, и задравшие головы зеваки, и качающие ветвями деревья. Они не упадут в небо, ведь они не знают, что в небо можно упасть…

Как давно это было. А запомнилось. Вместе с паззлом, который я так и не смогла собрать. Вместе с первой влюбленностью, первой настоящей обидой, первым визитом в глубину, первым предательством…

— Разрешите?

Я скашиваю глаза на Чингиза. Киваю и чуть сдвигаюсь в сторону.

— Наверное, над нами стоит посмеяться, — говорит Чингиз вполголоса. — Все способности… они ничего не стоят, когда провайдер отключает тебя от сети. По одной лишь команде из МВД.

— А как ты вошел? — спрашиваю я.

— По старинке. С телефонной линии. — Чингиз садится рядом.

— Я вас не сдавала, — говорю я. — За вами следили с самого начала. Просто шум поднимать было не выгодно. Поэтому игнорировали… а когда стало нужно — отключили.

Он кивает. И молчит — хотя я понимаю, как ему хочется задать вопрос.

— А как ты меня нашел? — спрашиваю я. — На мне маркер?

Чингиз качает головой:

— Нет. Я подумал, что встречаться принято у памятников… Дашь глотнуть?

До палатки с бесплатным пивом — несколько шагов. Но я даю ему бутылку. И начинаю рассказывать то, что рассказывать не имею никакого права. То, как не становятся дайверами.

— Спасибо, — говорит Чингиз, когда я заканчиваю свой рассказ. — Спасибо. Я верил, что ты все-таки на нашей стороне.

— При чем тут я? Я же ничего не делала.

— Делала, — уверенно отвечает Чингиз. — Ты не хотела, чтобы у них получилось. Может быть, единственная из всех, кто наблюдал за экспериментом, — не хотела.

— Ну и что? Мало ли чего я не хочу.

— Глубина — это больше, чем принято думать, — убежденно говорит Чингиз. — Это не только среда обитания. Это что-то еще. Мы — частички глубины. Она становится такой, какой мы хотим ее видеть. Если бы все хотели заполнить улицы штампованными дайверами — это бы случилось. Но надо было, обязательно надо было, чтобы кто-то из следящих за экспериментом не желал успеха этой затее…

Смешной он. Взрослый ведь человек…

— Ну хорошо, пускай это все моя заслуга, — соглашаюсь я. — Уговорил.

Чингиз улыбается и возвращает мне пиво.

— Твой приятель, Стеков, он и впрямь отправился в тюрьму худеть? — спрашиваю я.