Глубина

Дальше дело пошло легче, по крайней мере, для меня. Теперь уже не я один получал увечья, периодически и мне удавалось добраться до девушки, но до окончательной победы было далеко. Медсестра оказалась неимоверно сильной и, что немаловажно, прекрасно под-готовленной. Она владела несколькими видами боевых искусств, что в сочетании с выдержкой и общей физической натренированностью делало ее серьезным противником.

Наш театр боевых действий постепенно перенесся ближе к лестнице. Именно этот факт сыграл решающую роль, обеспечив мою победу. Когда девушка в очередной раз бросилась на меня, я изловчился и, вложив последние силы в удар, оттолкнул ее назад. Так уж вышло, что прямо за спиной моей противницы находились перила. По чьей-то оригинальной задумке они изображали змею, заканчиваясь внизу головой этой рептилии, которая оказалась достаточно острой, чтобы проткнуть насквозь налетевшее на нее тело.

Так бесславно закончилась жизнь молодой медсестры. Уставший и разбитый (в самом прямом смысле этого слова), я присел на первую ступеньку лестницы. Сбоку еще хрипела умирающая девушка, но вскоре смолк и этот звук.

Я окинул взглядом тело, повисшее на перилах, лужу крови под ним и тяжело вздохнул. В который раз в жизни я убедился, что свое жилище надо оборудовать бе-зопасными вещами. А уж внешняя красота в этом вопросе имеет второстепенное значение.

Мне было необходимо немного времени, чтобы раны затянулись, так что я не торопился подниматься наверх. Кто знает, сколько еще дампиров охраняет Глухарева? Эта медсестра-ниндзя могла быть лишь первой линией обороны.

Как только порезы затянулись, и на месте зиявших ран образовалась первая тонкая кожица, я поднялся и, не таясь, пошел по лестнице, даже что-то напевая себе под нос. Все, кому нужно знать о моем приходе, почувствовали мое присутствие, как только я вошел. Прятаться было не от кого.

Безошибочно определив кабинет Глухарева, я толкнул дверь. Она оказалась незапертой, и я вошел. Как ни странно, Глухарев был один; видимо, он безгранично доверял убитой девушке и считал, что не нуждается больше ни в чьей защите.

Доктор ждал меня. Он стоял в той же позе, что и я недавно: расставив ноги и скрестив руки на груди. Его тяжелый взгляд был устремлен прямо на меня. Вспомнилось, что он и сам, как-никак, вампир, а значит, противник из него будет посильнее, чем из медсестры.

Добро пожаловать, — улыбнулся Глухарев, но в его улыбке не было и тени дружелюбия. — Вот уж не думал, что вы все же решитесь.

Выгляните в окно, — предложил я. — Мне кажется, удача вам изменила.

Снаружи до сих пор доносились звуки борьбы, а значит, Эмми и Дима еще живы. Возможно, что и победа на их стороне, иначе с чего бы доктор так дергался? А выглядел он, и правда, взволнованным.

Глупец, — бросил Глухарев, — ты сам обрекаешь свой род на смерть. Разве ты не давал клятву бороться с вампирами?

Если уж на то пошло, — решил я прояснить ситуацию, — то я никому клятв не давал и вообще не просил этой работы. Честно говоря, я мало понимаю, чем вы отличаетесь от остальных вампиров.

Я не пью человеческой крови.

Весьма похвально. Но вы убиваете детей.

Они все живы! — воскликнул Глухарев так, будто говорил с идиотом, который не видит очевидных фактов.

Нет. То, что с ними случилось, равносильно смерти.

В тебе говорит любовь к вампиру. — Доктор нашел, за что зацепиться, и это сразу свело все мои доводы на «нет». — Ты такой же, как она. Даже глаза того же цвета.

Я совсем забыл, что зелье окрасило мои зрачки и белки в черный. При таком раскладе договориться с доктором по-хорошему вряд ли получится, он слишком ненавидит все, что связано с вампирами. Даже любопытно, что же они такое ему сделали. Сомневаясь, что Глухарев расскажет, я все-таки спросил:

Почему вы так не любите вампиров?

Ты охотник, тебе ли не знать.

Это не одно и то же. — Я покачал головой. — Вы один из них. Чтобы невзлюбить себе подобных и навсегда отречься от их общества, нужна веская причина.

Они сделали меня таким, — Глухарев развел руками, демонстрируя себя во всей красе. — В первую же ночь я вот этими руками убил свою семью. Я купался в крови собственных детей.

То, с каким чувством это было сказано, не оставило меня равнодушным. Не могу даже представить, что пришлось пережить этому существу. У него были веские причины для лютой ненависти к вампирам, но это не оправдывало того, что он делал с малышами. В какой-то степени я сочувствовал его идеалам и понимал его мотивы, но также знал, что не имею права оставить его в живых.

Он увидел это в моих глазах и произнес:

— Не надо меня жалеть. Я совершил много зла, хоть и всегда стремился к добру. — Глухарев приблизился на несколько шагов. — Надеюсь, ты понимаешь, что я не собираюсь сдаваться без боя, — словно извиняясь, произнес он.

На другое я и не рассчитывал, так что просто кивнул в ответ.