Глубинка

Как-то пришел с работы отец, наскоро поплескался под умывальником и сел к столу. Вика крикнула Котьку, и он тоже помыл руки, подсел к миске борща. Ужинали втроем, за окнами уже была ночь. Репродуктор теперь не глушили, и он нашептывал весь день. Передали вечернюю сводку Совинформбюро. Наши войска ведут оборонительные бои. В районе Сталинграда враг остановлен. На предприятиях страны создаются ударные фронтовые бригады. Летчики Н-ской части полковника Веселова за прошедшие сутки сбили девять самолетов противника.

— Что так долго писем нет? — глядя в тарелку, произнес Осип Иванович. — Я и командиру части написал. Молчат.

— Почта теперь плохо ходит, — постарался успокоить Котька, а сам подумал, что отец скоро все узнает. Может, почтальон проговорится. А вернее всего, из части напишут, подтвердят — пропал без вести капитан Костромин Сергей.

Чтобы отвлечь отца от его дум о Сергее, Котька начал разговор, который, он знал, расшевелит отца, уведет в сторону от горьких предчувствий.

— В сопках-то, поди, снег хороший лежит, — начал он. — Самое время коз стрелять.

— Эх и надоела мне стрельба эта всякая! — грубо оборвал отец неуклюжий переход от одного к другому. Он встал, накинул телогрейку, нахлобучил шапку Филиппа Семеновича, но почувствовал — не своя, снял, положил на полку. — Я к Скоровым, — буркнул он и хлопнул дверью.

— Вечер добрый, — поздоровался он с сидящими за столом Матреной, Катюшей и Илларионом. Они играли в подкидного.

Изумленные, они молчали. Осип Иванович снял шапку, присел на некрашеную табуретку.

— Чайку не выпьешь, сусед? — отгрудив от себя сданные карты, с вызовом спросила Матрена. И по тону, и по виду ее было ясно, что она станет защищать устроенный ею лад до смерти.

Осип Иванович отказался от чая. Он смотрел на Катю, вопрошая глазами: «Написал, нет ли?» Катя покачала головой, поднялась и ушла на другую половину дома. Илька метал сердитые взгляды с Матрены на Осипа Ивановича, будто спрашивал: «Чего он приперся, старый хрыч?»

— Ты давненько не бывал у нас, сусед, — пропела Матрена.

— Я о сыне чего узнать пришел, — нахмурился Осип Иванович. — Письма, случаем, не было?

— Случаем не было. — Матрена вздохнула, поджала губы. — Жисть нонче какая? Есть — и нет ее. Так чего ждать девкам? Женихи фронтовые — ненадежные…

— Хватит, мама! — ворвалась Катюша. — А вам, Осип Иванович, если придет письмо, я сама принесу.

— Принесет, принесет, — закивала Матрена. Она горсточкой, по-беличьи, вытерла рот, поддернула концы черного платочка.

Осип Иванович вышел из дома, и сразу до его слуха донеслись истошные выкрики Матрены, визг Катюши и примирительный бормоток Иллариона. Он сошел с крыльца, пошел к своему. Когда свернул за угол, почудилось ему, что прошмыгнула у него в ногах какая-то тень и чудно́ проскрипела. Осип Иванович стоял, приглядывался — что такое? «Звук издает — ни на что не похожий», — вспомнились слова Дымокура.

— Верещуха! — неуверенно, но с тайной надеждой на добрые вести признал ее существование Осип Иванович и, уже взбодренный нечаянной встречей с как там ее — кто знает, появился в доме.

Есть, бывают на свете совпадения. Что-то сводит их разные концы и связывает в один узел — плохой или хороший. Только отец в дом — следом на порог Гладомор и трясет фронтовым треугольником.

Осип Иванович схватил его, поднес к плохо видящим глазам, в отчаянье сделал круг по кухне. Подбежали и Котька с Викой. Глазастая Вика сумела прочесть адрес отправителя, хотя отец все кружил, растерянно приговаривая: «Не вижу!..»

— От Сережи-и! — крикнула Вика.

Осип Иванович перестал кружиться, засеменил в комнату за очками. На ходу пристраивая их на нос, он вернулся на кухню, встал посередине.

— Его почерк! — он помолодевшими глазами посмотрел на ребят.

Стал аккуратно разворачивать треугольник, потом, вспомнив про почтальона, схватил табуретку, усадил.

— Это из вечерней почты, — пояснил Хладоморский. — Ее еще не разбирали. А я, как нарочно, глянул — Костроминым! Ну и прихватил. Знаю — заждались. Давненько что-то не писал.

Почтальон подмигнул Котьке, дескать, видишь, как все обошлось? Никогда не надо торопиться с извещением о без вести пропавших. Это еще не похоронка, да и с похоронками, бывает, напутают.

Осип Иванович читал вслух. Сергей сообщал, как во время одного полета пришлось выброситься с парашютом над вражеской территорией. Почти месяц выходил к своим. Вышел без единой царапины. Только жалеет свой истребитель, хорошая была машина, привык к ней. Теперь летает на новой. Сообщил, что написал и Катюше письмо, порадовал. Всей родне настрочил с радости. Всем теткам и дядьям. Просил не беспокоиться о нем, у него все в порядке. Немцев бьют все сильнее, и похоже, они выдыхаются. В конце приписал, что в части его ждало несколько их писем и в одном о смерти матери сообщалось. Он скорбит, не находит слов выразить боль, обещает еще сильнее бить фашистов за Костю и маму.

Осип Иванович не отпустил почтальона, слазал в подпол, достал бутылочку водки, оставшуюся от скромных поминок Ульяны Григорьевны.