Глубокие воды

– Точнее, каторжное поселение. При тамошней тюрьме. – Он махнул рукой на северо-восток, в сторону материковой части Малайзии. – Они ссылали сюда людей выращивать копру.

– Они?

Роли снова повернулся к ней. Вздернул бровь. «Тебе ли не знать», – говорило его лицо.

Виржини вздохнула. Британцы, кто же еще.

Роли понял, что она догадалась, о ком речь.

– Повязали противников британского господства. Борцов за свободу и тому подобное. Отправили их сюда и устроили каторжный лагерь.

– Когда? Сколько тут было людей?

Он почесал укус на руке.

– Сложно сказать. Началось лет сто – сто пятьдесят назад. Это если верить слухам – ни о каких архивах я не слышал. Но сама видишь, все успело разрушиться.

– А могилы?

– Бунт. Так мне сказали, когда я приплыл сюда впервые. Зачинщиков расстреляли.

Какое ужасное наказание – быть сосланными так далеко от дома, от всех и вся! Ее морской капитан в бриджах испарился, его заменил офицер британской армии. У его ног – группа азиатов, лоснящихся от пота, поставленных на колени усталостью, голодом, обезвоживанием и оружием.

– Обрабатывать копру вручную – очень тяжелый труд, – сказал Роли. – Особенно в такую жару.

Виржини сглотнула, чувствуя себя дурой. Разумеется, здесь, на самом краю мира, не могло быть деревни. Амаранте никогда не лежал на торговых путях, ведь она это знала. Черт, она даже писала о торговых путях для музея.

Роли взвалил рюкзак на плечо – тем же движением, что и краба в день их знакомства, слегка согнув колени, чтобы поудобнее его пристроить.

– Вот ваша старая добрая империя в действии. Рад, что мои предки родом из Ирландии. – Он подозвал Гаса.

Пес примчался, Роли чем-то его угостил. Они ушли.

Снова оставшись одна, Виржини провела ладонью по оплетенным лианами кирпичам одного из домов, как будто прикосновение могло примирить ее с предназначением постройки. Нельзя больше думать о них как о домах. Но если это не дома, то что? Склады? Или… камеры? Она отдернула пальцы, словно обожглась.

18

Ближе к пляжу заросли были не такими густыми, и сквозь них пробивался свет. Здесь было больше жизни, и после того, что Виржини узнала на развалинах, она обрадовалась этому мельтешению: рыжевато-коричневой бабочке, порхавшей вокруг нее; прерывистой перебежке ящерицы, взбирающейся по стволу дерева, когда думала, что ее не видно, и замирающей в минуту опасности. Над всем этим – щебет невидимых птиц. Виржини сосредоточилась на их голосах: одни крики были протяжными и регулярными, другие быстрыми и хаотичными, но иногда их синкопированные ноты совпадали, и на мгновение – даже меньше чем на мгновение – какофония превращалась в неожиданную гармонию. А затем она услышала характерный человеческий звук – свист.

Джейк. Свист раздался снова, прямо сверху. Задрав голову, Виржини пробежала взглядом вдоль толстого ствола пальмы и обнаружила Джейка у самой верхушки, в десяти, а может, и в пятнадцати метрах от земли – согнутые колени подтянуты почти до плеч, ноги растопырены, как у лягушки. Древесная лягушка у себя дома. Он был без футболки, и тело сливалось с древесной корой. Сама она на такой высоте ни за что не смогла бы расслабиться, но для Джейка это было привычным делом, хотя обычно он карабкался на мачты, а не на деревья. Работа развила в нем навыки скалолаза, тело было худощавым, но мускулистым, и Виржини прекрасно знала, что он достаточно силен, чтобы при желании висеть на этом дереве часами. И все же, когда он отнял руку от ствола, чтобы сорвать кокос, ее сердце подпрыгнуло, и она невольно подумала о могилах неподалеку.

Джейк зажал черенок кокоса в зубах и скачками полез вниз: обе руки одновременно, затем ноги, затем снова руки. Спрыгнув, он вручил ей приз:

– Та-дам!

– Спасибо. – Кокос оказался тяжелее, чем она ожидала, зеленая кожура была тугой.

– Тебя не было целую вечность. Пить хочешь?

– Конечно.

Удивленный ее лаконичностью, он вопросительно посмотрел на нее. Она несправедлива, ведь он просто забавляется. Как и она сама еще недавно. Нужно стряхнуть с себя это странное оцепенение. Виржини улыбнулась ему.

Соседнее дерево, поменьше и помоложе, раздваивалось невысоко от земли. Джейк выдернул из развилки ствола свое мачете, забрал у Виржини кокос и положил на землю, крепко придерживая одной рукой. Когда он занес клинок, она стиснула зубы от страха, что он сейчас отсечет себе пальцы, в голову снова полезли мысли о том, что тут заставляли делать каторжан. Джейк ловко рубанул лезвием по верхушке ореха, повернул его, замахнулся снова. Пока она рисовала, он, очевидно, освоил владение мачете.

В его действиях сквозила энергия, даже радость. Стремительным движением Джейк взрезал кокос по кругу, затем стукнул по нему и оторвал верхушку, обнажив толстую белую мякоть. Его глаза блестели, когда он подал ей плод.

Виржини подумала, что не сможет притронуться к кокосу, что на всем тут теперь лежит печать того, что она узнала. Но Джейк выжидающе улыбался, и она снова выругала себя за глупое поведение. Это просто история. В конце концов, она работает в музее, а музеи спекулируют и триумфами, и позорами прошлого. Она поднесла кокос к губам.