Глупышка (ЛП)

–Ты поставила меня в чертовски ужасное положение, Грейси. Чертовски ужасное, – вдруг раздался у меня над самым ухом хриплый, сильный и идеальный голос Бракса. Однако в нем не было ни нотки обвинения, просто констатация факта. Я прекрасно знала, что поставила его в затруднительное положение. И сделала это не специально, но другого выхода просто не было. Моя голова поднималась с каждым вдохом Бракса и опускалась с каждым выдохом. Вокруг нас было очень темно, а мы просто лежали на одеяле возле круга подачи (возвышение, на котором находится подающий

на пустынном игровом поле.

– Я родился бостонским отщепенцем. Родился, и меня сразу бросили. Владелец китайского ресторана на улице Бракстон нашел меня, когда выносил мусор. Его звали Йен, и он до сих пор каждое Рождество высылает мне коробочку печенья с предсказаниями и поздравительную открытку. Копы назвали меня Бракстон Доу, потому что нашли на улице, но это лучше, чем Джон Доу, ну, по крайней мере, я так считаю (экземплификант, обозначение мужской стороны в судебном процессе (англосаксонское право). John Doe — устаревший термин, использовавшийся в ситуации, когда настоящий истец неизвестен или анонимен. Очень часто под этим псевдонимом подразумевалось неопознанное тело. В случае, если тело принадлежало женщине, использовался термин Джейн Доу (англ. Jane Doe). В настоящее время часто используется в англоязычных СМИ для обозначения анонимного или малозначимого персонажа. В больницах англоязычных стран этими именами (Джон и Джейн Доу) называют пациентов/пациенток, чьё имя по каким-то неизвестно)

Тем не менее имя прижилось, – Бракс крепко прижимал меня к себе, я почувствовала, как он напрягся, начав рассказ. Замерла, даже дыхание задержала и вся обратилась в слух, бостонский акцент Бракса захлестнул меня, ведь то, о чем он говорил, было ужасно больно. И эту боль Бракс все еще пытался спрятать:

– Я вырос в приюте и помню обо всех приемных семьях. Я сбегал от них сотни раз, стал драться за деньги в переулках, пытался сбежать от нищеты, – я продолжала молчать, когда он взял меня за руку и поднес ее к своему шраму на щеке, затем к шраму на горле. – Видишь этот шрам? Я заработал его в драке в баре, сцепившись с одним из очередных папочек, когда мне было всего четырнадцать лет. Он был просто первосортным придурком – таким обыкновенным пьяным неудачником, который бил жену и своих собственных детей. Но однажды он решил полоснуть меня по горлу разбитой бутылкой, что, по его мнению, наверное, выглядело очень круто, ведь это было не обычное его махание кулаками или ремнем. Вот откуда у меня шрам на шее, от той самой бутылки. После того, как он полоснул меня по горлу, я очень быстро среагировал, отобрал у него осколок разбитой бутылки, тот самый, которым он только что полоснул меня, – я затаила дыхание, уже зная, что он дальше скажет. – И я убил его, Грейси. Черт возьми, я убил его.

Я не знала, что сказать, поэтому не сказала ничего. Я не боялась его, наоборот, почувствовала глубокую, неописуемую боль. Я протянула руку и положила на его потрепанный подбородок, просто положила руку, а затем начала поглаживать пальцем по дневной щетине в ожидании дальнейших признаний, и он не заставил меня долго ждать.