Глупышка (ЛП)

Мысли не давали мне покоя, пока я сидела в грузовике все еще на парковке, держась за руль, как будто от него зависела моя жизнь. Ведь дом не облегчит мою боль? Господи, как же больно. После того, как я наконец кого-то подпустила к себе. Я отдала Браксу не только свое доверие, но и свое сердце. Не важно, знает он или нет, но я любила его, любила по-настоящему. Неужели я и вправду была не более чем жертва их дурацкой “Замани и переспи”? Неужели Бракс может вначале говорить мне прекрасные слова, смотреть на меня с таким изумлением, реагировать на мои прикосновения с такой яростью, с такой жаждой, а потом в один миг превратиться в холодного, черствого человека с наплевательским отношением к моим чувствам? И это после того, как мы раскрыли друг другу свои тайны, после того, как он назвал меня “моя”? Как он так быстро смог измениться? Я завела двигатель, переключила передачу и поехала прочь, оставив Уинстон позади.

Когда я подъехала к городским огням, моя слезная система, похоже, восстановилась.

Я проплакала всю оставшуюся дорогу до Джаспера.

21. Южный комфорт

Когда свет фар моего грузовика упал на до боли знакомую гравийную дорожку нашего ранчо, у меня внутри все перевернулось. Тоска по дому, о которой я до этого и не подозревала, заставила мое сердце сжаться сильнее: я не была дома всего два месяца, а такое чувство, будто несколько лет. Свет от фонаря отбрасывал мягкий желтый луч на крыльцо, на котором сидела моя мама, покачиваясь взад-вперед. Она встала и спустилась по ступенькам мне навстречу, а когда я вылезла из кабины, крепко сжала меня в своих объятиях. От нее пахло ее любимым шампунем с жимолостью и кожей. От этого знакомого и такого любимого запаха мне стало еще хуже. Я крепко обнимала маму, и мои слезы тихонько капали ей на плечо.

– О, детка, – сказала она и, взяв мое лицо в свои руки, обеспокоенно на меня посмотрела. – Что случилось?

Я вздохнула:

– Это долгая история.

Мама улыбнулась:

-– Детка, я уже подготовила термос с кофе и готова тебя выслушать.

Мама взяла сумку с переднего сиденья и, повесив телескоп на плечо, направилась к дому. Поднявшись на крыльцо, она положила сумки у двери, взяла две чашки, налила туда некрепкий, сладкий кофе и мы вместе сели на качели. В два тридцать утра тишину нарушал только скрип цепи, шелестящие листья тополей на ветру, стрекот кузнечиков и мой голос, пока я рассказывала маме все про Бракса Дженкинса. Сэди Бомонт слушала тихо и не перебивала меня – сильное плечо, на которое можно опереться. Господи, как же все это мне было нужно. Наш разговор позволил мне выпустить наружу поток эмоций, с которыми я так сильно боролась.

– Я открылась ему, – сказала я тихо, едва ли не шепотом. Оттолкнулась носком сапога, и качели качнулись. – Он так яростно защищал меня, так старался оградить от Келси, – я покачала головой и посмотрела на маму. – В его глазах целая вселенная, мам. Когда он смотрит на меня, создается впечатление, что он видит меня насквозь. Как будто знает, о чем я думаю и что чувствую. Его сегодняшние слова просто не укладываются у меня в голове, в сердце, да они просто не имеют смысла, – я уставилась себе под ноги на доски крыльца. – Особенно после прошлой ночи, ведь я рассказала ему все о случившемся с Келси прошлым летом, а потом мы…– я остановилась на полуфразе, и мои глаза снова наполнились слезами. Приложив руки к сердцу, вдруг вспомнила про кольцо, которого больше не было на моем пальце. – Мне больно вот здесь, мам. Правда больно, как будто сердце рвут на кусочки, – я сильно зажмурила глаза, пытаясь прогнать слезы. – Я старалась не влюбляться в него. Очень сильно старалась, – тыльной стороной ладони я вытерла слезы. – Но все же влюбилась, я люблю его, мам, – покачала головой и стала ковырять дырку в джинсах на коленке. – Ты можешь поверить, что я была такой дурой? Не понимаю, как я могла, только лишь приехав в колледж, сразу же увлечься каким-то парнем, – встретила мамин взгляд, усмехнулась и вздохнула. – Естественно, это все было незапланированно.

Мама притянула меня к себе и поцеловав в макушку сказала: