Гнёт ее заботы

- И где они сейчас, эти Грайи? Здесь в Венеции? Армянские священники рассказывали, как их пробудить?

- Я не особо уверен, как нам их разбудить, для этого нужны некие очень редкие виды топлива. Что же до Грай - ты видел двух из них час назад, на южной стороне пьяццы. Третья упала в канал, когда их пытались водрузить на место, давным-давно, в двенадцатом веке.

Шелли удивленно моргнул. - Ты хочешь сказать эти колонны…?

- Они самые. Дож [221], правивший в то время, Себастьяно Зиани [222], пообещал любую поддержку и любую onesta grazia

[223]тому, кто сумеет установить колонны в безопасном пленении в этом месте, на мостовой перед Дворцом Дожей [224]. Тут же сыскался парень, некий Николо иль Бараттьере [225], который это сделал - хотя и уронил одну из колонн в канал - но затем он потребовал глаз в качестве платы. Другими словами он потребовал, чтобы неопределённость - азартная игра - была узаконена в районе площади, в фокусе внимания сестер. Дожу пришлось сдержать свое обещание, но чтобы воспрепятствовать этому, он построил неподалеку тюрьму, и между колонн начали свершаться казни. Кровь, свежепролитая кровь, очевидно, весьма хорошая замена утраченному глазу [226]. Конечно, теперь здесь уже довольно давно никого не казнят.

Шелли упорно не желал считать все сказанное бессмыслицей. - Но каким образом кровь помогает Грайям видеть?

Байрон развернул своего коня обратно и тронул его с места. - Сейчас я всего лишь цитирую священников - я знаю, что ты думаешь о священниках - но они сказали, что кровь содержит… э-э, полный, всеобъемлющий план

, проект человека, которому она принадлежит. Так что нет ничего…

- Так вот зачем им нужно пить человеческуюкровь, - возбужденно прервал его Шелли. - Для того чтобы принять человеческий вид. Они не могут сделать этого без плана, проекта, содержащегося в крови. Если бы они пили лишь животную кровь, то могли бы превращаться только в животных.

Байрон несколько раздраженно пожал плечами. - Может быть. В любом случае, в крови нет места изменениям - другими словами, нет никакой неопределенности. Она весьма наглядно олицетворяет собой предопределение. Семя же наоборот - олицетворение неопределенных потенциальных возможностей. Словом, если бы ты занялся с женщиной сексом прямо между колонн, они бы стыдливо потупили взор. Он расхохотался и пришпорил лошадь. - Интересная мысль, может, стоит попробовать?

Шелли покачал головой. - Как австрийцы могут желатьвосстановить глаз и снова ввергнуть всех в подобное животному рабство в тисках механической обусловленности.

- Ну, пожалуй, это можно понять, если вспомнить, что они предположительно доставили сюда древнего представителя правящей династии Габсбургов - этого старикана по имени Вернер, который, очевидно, провел восемь столетий в зимней спячке в Габсбургском замке в северной Швейцарии. Они хотят сохранить его живым еще несколько веков, а медицина и продлевающая жизнь магия гораздо лучше работают вблизи Грай - при условии, что они не спят и уделяют окружающему свое острое как лезвие бритвы внимание. Австрийцы, должно быть, изрядно тогда повозились, переправляя его на юг через Альпы, после того как приобрели Венецию. - Я, - Байрон неестественно рассмеялся. - Думаю, они везли его запакованным в лед.

Шелли пожал плечами. - Ну хорошо. Но, возвращаясь к тому времени, когда Венеция была республикой

 - почему Дожихотели чтобы колонны имели глаз? Дожи всегда были врагами Габсбургов.

- Грайи, владеющие глазом, способствуют застою, Шелли, - раздраженно ответил Байрон. -  Каждыйправитель желает сохранить status quo [227]. И я не считаю, что это так уж плохо. Эти твои поля расширенных возможностейзвучат для меня словно… та безвидная тьма, что царила над бездною, прежде чем Бог изрек «Да будет свет».

- Может быть, так оно и есть - может быть, бог намерено ограничил нас, чтобы мы не могли стать чем угодно, всем тем, о чем не смеем даже мечтать. Религия определенно идет по его стопам. Без ее оков, человеческий род был бы свободен….

Байрон со смехом произнес - Ты ничуть не изменился Шелли. Я признаю, что со стороны природы было жестоко, позволить человеку осознавать себя. Смерти приходится разлучать каждого из нас с его воспоминаниями и всем, к чему он - хоть и без всякой для себя пользы - стремился всю жизнь. И мы постоянно живем в тени этого нестерпимого знания. Но так уж устроен этот мир - и не нужно винить в этом священников и религию. Дьявол, религия может, по крайней мере, хоть иногда, ненадолго заставить нас поверить, что наши души возвышенны, нетленны и способны к совершенствованию.

- То, что ты говоришь - наихудший пример фатализма [228], - печально сказал Шелли.

- А то, что тыговоришь - утопия, - ответил Байрон.

* * *