Гнев

Занятно, как мечется герой между двумя женщинами — претенциозной, которую старается ненавидеть, и непритязательной, которую силится любить. Ни с одной из них диалог не складывается так, как он его задумал: разумно, внятно, продуктивно. Странным образом исследователь художественного слова то и дело проваливается в коммуникации. Кровью в висках стучит в романе признание: «бессилен». Герой чувствует, что бессилен доказать то, что для него принципиально важно, — бессилен досказать. И призрак мужского бессилия является к нему как ироничная метафора главного жизненного и профессионального фиаско.

О «Гневе» Булата Ханова не спросишь, как, бывало, спрашивали в старинной социальной критике: кто виноват?

Даром что герой романа способен, начав тоном пророка: «Возлюби ближних и дальних…» — привести далее расстрельный список хейтера, которого все достали, — автор не ведет ни с кем праведной борьбы. В центре его внимания не конфликт, а порядок вещей. То, что давно стало предметом безмолвного согласия. На чем все сошлись как на самом удобном и долговечном из компромиссов.

Таким, компромиссным, решением больших жизненных задач выглядят в романе все сферы жизни героя: и брак, и культура, и высшее образование, и научное знание.

Альтернативы нет, потому что слишком много доводов в пользу того, что есть. Слишком удобно выдать действительное за единственно возможное. И убедить себя, что именно этого и хотел, это и выбрал — раз и навсегда.

А потом, после высокоумных диспутов, блестящих выходок перед студентами, стремительных публичных импровизаций и россыпи стихотворных цитат, вдруг признаться себе совсем тихо и просто, по-детски: «Уж не таким он воображал себе мир, когда учился читать».

Компромисс — страшный призрак и верный спутник интеллектуальной жизни в России тоталитарного двадцатого века. В повести Булата Ханова, однако, он теряет историческое и политическое оправдание. Автор показывает, что в условиях свободы мысль интеллектуала сама налагает на себя ограничения: ученому, как и любому человеку, страшно заглядывать за пределы известного и выходить за рамки своей социальной роли.

Зато повесть Булата Ханова пересекает рамки и превращается в историю не только ученого, но и всякого человека, который сетует, что жизнь устроена не по уму.

Не так, как он воображал, когда учился.

Такой вот у нас теперь солидный, за тридцать, герой прозы о взрослении.

Гнев тихого интеллектуала — в романе он, кажется, только и ждет, на кого пасть. Но, когда проникаешься, в общем-то, не самой мрачной, а даже уютной и сытой, домашней такой, атмосферой романа, понимаешь, что гнев — это для героя непосильная интенсивность самовыражения.

Потому что гнев интеллектуала — это разгоревшийся огонь мысли, додуманной до конца.

А додумать себя до конца герою страшно.

Один из самых живых и спорных образов романа — жена молодого доцента Глеба, кассирша, замороченная на праздничном меню и пугающая мужа беременностью. Ее перепалка с героем — это бодание слова и инстинкта, столкновение разумных оснований и бездумных манипуляций, состязание исследовательского ума и шаблонного мышления.

«Чего ей стоило одно-единственное разумное слово, вставленное поперек?» — спрашивает себя однажды герой, безобразно сорвавшись в супружеской ссоре.

Пожалуй, того же, чего ему самому стоило бы ответить, зачем он так старательно залипает в контактах, не соответствующих его запросам?

Ответ этот знает не только он, но и его родители, и коллеги, и жена, и друг, и бывшая любовница, и ее новая богемная подруга, — ответ рано или поздно узнает каждый, кто нашел свою колею и теперь куда больше боится съехать, чем застрять.

Но никто из них теперь уже не вставит слова себе поперек.

Потому что нужно слишком много гнева, чтобы не предать свою молодость.

Булат Ханов написал роман о безболезненной и бескровной победе над собой.

И, кажется, сам больше всего боится убедительности предложенного им оптимистичного сценария будущего молодого талантливого интеллектуала.

Валерия ПУСТОВАЯ