Гнев ангелов

Поднимаясь на лифте, Дэвис разглядывал в зеркале свое отражение. Ему представился нынешний вечер. Он будет сидеть в темноте и спорить сам с собой о судьбе этой девочки, осознав в итоге, что совсем ничего не сможет сделать. Потом нальет себе выпить и притворится, что на самом-то деле ничего не случится. Что не похитят и не убьют завтра никакую девочку по имени Пенни Мосс, и никакой испачканный в ее крови нож не найдут в вещах какого-то мусульманского дуролома, предателя собственной веры, решившего прикинуться американским обывателем, хотя он втайне ненавидит все, что защищает эта страна. Бекки сообщила Дэвису, что тот парень далеко не безгрешен. Значит, они выбрали опасного для всех человека, и раз уж он привлек их внимание, то будут обеспечены яркие свидетельства его причастности ко всем видам порока. Они всегда стремились обеспечить видимость справедливости. А что касается Пенни Мосс… ну, может, они добьются цели, не убивая ее? Не обязательно же проливать ее кровь.

В общем, можно обойтись малыми жертвами.

Однако Тейт прочел правду в глазах Бекки и понял, что ему просто велели сделать последний шаг на пути к его собственному проклятию. Возможно, завершающий шаг. Он постепенно продвигался по этому пути, сначала медленно, но потом почувствовав, что зашагал увереннее и быстрее, когда извергаемый им сарказм нацелили на избранные мишени, когда его перестало волновать, верны ли хоть отчасти его откровения и не служит ли он просто раздуванию вражды между американцами, исключая возможность разумных дискуссий, хотя на каждом шагу уничтожались людские жизни, семьи или карьеры.

И первым шагом стало самоубийство Джорджа Киза, ведь именно на это решился упертый кретин. Его мать умерла через неделю после того, как его выгнали из профсоюза, и эти два несчастья добили его. Он повесился в спальне матери, в окружении ее вещей. И тогда обнаружилась странная подробность: Джордж Киз оказался геем, но так мучился от собственной гомосексуальности, что побоялся открыть этот факт, дабы защититься от обвинений в совращении мексиканской шлюхи-официантки. Нашлись люди, обвинявшие Тейта в случившемся, но в основном их удалось утихомирить. Дэвис Тейт отлично продвинулся по пути обретения статуса неприкасаемого.

И проклятого.

Маленькими шажками, постепенным приращением зла.

Дэвис вставил ключ в замок и открыл дверь в свою квартиру. В то же мгновение он уловил — увы, запоздало — зловоние курева; его реакцию замедлили выпитое пиво и прилипчивый запах табака, тянувшийся за ним от самого бара. Дэвис попытался проскользнуть в коридор, но удар в висок припечатал его голову к дверному косяку, а по шее скользнула холодная сталь, чью остроту он осознал, лишь когда почувствовал, как потекла кровь. И тут же пришло осознание боли.

— Пора поговорить, — произнес ему на ухо прокуренный голос. — Возможно, даже пора и умереть.

Глава 27

Уолтер Коул домчал меня до аэропорта, чтобы я успел на бостонский рейс авиакомпании «Дельта эйрлайнс». С тех пор как мы покинули «Николя», он вел себя относительно спокойно. Уолтер получил хорошее воспитание.

— Может, тебе хочется поделиться со мной своими мыслями? — спросил я.

— Я просто подзабыл, какую интересную жизнь ты ведешь, — сказал он, когда впереди показался международный аэропорт Ла Гуардиа.

— В хорошем смысле или на китайский манер?

— В обоих, по-моему. Я порадовался, выйдя в отставку, но порой становилось тошно до судорог, понимаешь? Читал о каком-то преступлении в газете или видел репортажи в новостях — и начинал вспоминать былую жизнь, преследования, гонки, ощущение собственной… даже не знаю…

— Целеустремленности?

— Точно, целеустремленности. Но потом Ли входила в комнату, обычно принося мне пиво, а себе — бокал вина. Мы начинали болтать о том о сем, или я помогал ей с обедом…

— Ты научился готовить?

— Боже, нет. Я попытался как-то приготовить рагу, но от него стошнило даже собаку, а ведь та собака, не моргнув, поедала и оленье дерьмо. Нет, я лишь немного помогал Ли да следил, чтобы не пустел ее бокал. Иногда нас навещал кто-то из детей, и тогда вечер затягивался до ночи, это было здорово. Просто здорово. Ты представляешь, сколько ужинов я пропустил, пока служил в полиции? Очень много; чертовски много. И сейчас я наверстываю упущенное время. Чувство удовлетворения является недооцененным, но ты способен понять его только на старости лет, а с пониманием приходит и сожаление о том, что ты так долго осознавал, чего тебе на самом деле не хватает.

— То есть ты хочешь сказать, что не захотел бы оказаться на моем месте? Ты прости меня, но не скажу, что я потрясен.