Гнев Тиамат

Проблема – неразрешимая – в том, что при любых ее действиях остальным выгоднее отказаться. Если она ведет себя хорошо, у них над ней преимущество. Если плохо – все равно преимущество. То же самое относилось и к ней, только для нее эта логика не действовала. Все отказывались, а если не хотела сотрудничать она, ее заставляли. Хотя единственно разумным было бы отказаться.

Снотвор обнаружил, что девочки нет в камере, и завопил. Стиснул маленькие пальчики фейри в стилизованные кулачки. Ондатра басовито храпела, но мохнатым боком прижималась к Терезе. Та опустила руку, погладила старую собаку. Черную, с сединой на морде и кончиках ушей. Все, чего Тереза не хотела знать, подступило к горлу, надулось, как поднимающийся из глубин океана пузырь. Она словно видела, как он поднимается, и сознавала, что, когда он всплывет на поверхность, в ее жизни не останется ничего прежнего. Все изменится, потому что изменится она сама.

Так и случилось, но пришло не воплем, а восторгом. Она нагнулась, чуть не коснувшись губами вислого уха Ондатры. И заговорила, зашептала:

– Здесь больше не мой дом. Я не могу здесь оставаться. Надо уходить.

Ондатра подняла взгляд и лизнула Терезу в щеку – согласилась.

Глава 41. Наоми

Врата Фригольда, как и все прочие, были стационарными относительно местного солнца. Почему они не падали на свою далекую звезду, оставалось одной из множества тайн, однако, поскольку невозможно было прицепить к ним цепочку и подвесить на нее «Роси», для корабля их презрение к гравитации оставалось бесполезным. Так что Алекс просто установил «Роси» поблизости на малой эпштейновской тяге, уравновесившей притяжение солнца.

Перелет до врат показал ей кое-что удивительное. Наоми прожила на «Росинанте» дольше, чем в любом другом доме. Больше ночей проспала в его койке, больше завтраков съела в его камбузе. И несчетное множество раз вдыхала воздух, прошедший через его воздуховоды и фильтры. И теперь она ощущала здесь присутствие остальных. Свою память о них. Что самое удивительное, это не причиняло боли.

Она покинула «Роси» вскоре после того, как Алекс получил задание тайно добраться до Лаконии. Он отправлялся на «Предштормовой», к Бобби. А Наоми должна была набрать временную команду и продолжать полеты на «Росинанте». Она поступила иначе. И тогда сама не смогла бы объяснить почему. Некоторые из придуманных оправданий она еще помнила: «Спрятать целый корабль труднее, чем человека», и «Росинант не только ценный трофей, но и символ, поэтому использовать его слишком рискованно», и «Он пригодится подпольщикам Фригольда, если возникнет нужда в обороне».

Все это могло быть правдой, но ею не оказалось. Сейчас, оглядываясь назад, Наоми видела, что ушла потому, что остаться было бы еще хуже. Она не могла себе позволить слишком глубоко переживать утрату Джима. И Амоса. И Клариссы. Бобби звала ее в команду «Предштормового», но Наоми отказалась, а Бобби не стала настаивать.

Пристегнувшись к паукообразной раме сборочного меха и разгоняясь на нем к кольцу вместе с двумя передатчиками и катушкой провода, она оглядывалась на корабль – на свой корабль, – и ей было больно. Но терпимо. Она взяла свое горе и заперлась с ним, потому что осталась без кожи. Так оказалось легче укрыться от соли, которую каждый день сыпали ей на рану. Но так действовала другая Наоми. Она горевала, но не только – еще и менялась. И нынешняя Наоми была не совсем такой, как в день, когда ушел Джим. И даже не такой, как в день, когда она отказалась от приглашения Дуарте. Гибель Сабы и победа Бобби над «Бурей» тихо, почти незаметно переродили ее. Единственным настоящим свидетельством ее перерождения стала возможность снова жить на «Росинанте». Вернуться домой.

– Ты почти на месте, – сказал Алекс. – Как оно смотрится?

– Большое, – ответила она.

Кольцо имело всего тысячу километров в поперечнике. Но в такой близи оно загораживало полмира. Здесь, вдали от солнца, системе скафандра, чтобы обозначить картинку, приходилось раскрашивать ее от себя. Наоми включила торможение. До прохождения мимо орбиты оставалось мало времени, но передатчики заранее были связаны проводом. Она ввела код инициализации, и к делу подключились маневровые на азоте. Основной передатчик устремился в кольцо, а второй занял стационарную относительно врат позицию – не считая легкого сноса, который со временем должен был прибить его к физической поверхности кольца. Простейший вариант релейной станции – всего один шаг от связанных ниткой коробков. Впрочем, долговечности от нее и не требовалось.

– Как смотрится?

– Гляжу, – отозвался Алекс. – Принял сигнал с нашей стороны. Ожидаю ответа от… ага, есть. Отлично смотрится. Возвращайся.

– Принято. Иду, – сказала Наоми. – С легкой половиной управились.

– Беру, что дают.

Наоми развернулась к «Росинанту», начала разгон. Мощность маневровых ее меха позволяла безопасно проработать здесь несколько часов, но задерживаться не пришлось, и ее это очень радовало. То ли терморегуляция барахлила, то ли она хуже стала переносить перегрев.