Гнев Тиамат (ЛП)

Обширная интендантская столовая могла вместить до пятидесяти человек, но Наоми старалась приходить в часы, когда каждая из трёх корабельных смен находилась в середине рабочего цикла или спала. Здесь стояли прикрученные к полу столы, которыми в невесомости всё равно никто не пользовался, и раздатчики – старые серые машины, сцеживавшие питательное тесто сквозь один из восьми ароматизаторов сразу в одноразовые груши. Даже на худшем из рудовозов в Поясе и то было приятнее. Пытаясь сделать место приветливей, кто-то разрисовал стены яркими ромашками жёлтого, розового и голубого оттенков. Как ни странно, это отчасти помогло. Наоми ела кашу с ароматом желтого карри, зацепившись ногами за стенные поручни. А следом её ждал кофе, в тысячу раз лучше каши.

В глубине комнаты болталась троица техников жизнеобеспечения, обсуждая проблемы очистки воды. Она с трудом поборола искушение вступить в беседу. Слыша нормальный человеческий разговор, не включавший её, Наоми чувствовала себя голодающей, уловившей запах свежей еды, но неспособной попробовать её на вкус. Она не представляла, как сильно скучала по людям, пока не оказалась среди них. Увидеть, как в столовую вплывает Эмма, оказалось сущим облегчением.

За время отшельничества Наоми выяснила, что Эмма носила фамилию Панкара, прежде чем стать Зомороди по рабочему контракту с четырьмя другими людьми. На Европе в Солнечной системе, и на Сарасвати, одной из трёх обитаемых планет системы Тридеви, у неё жили братья и сёстры. До присоединения к Транспортному Союзу она работала в частной охране. У неё был кальян, способный функционировать при ускорениях до пяти g и в невесомости. И она всегда с радостью общалась с Наоми, отчего её компания ценилась дороже золота. Эмма притормозила у раздатчиков, взяла грушу чего-то неизвестного, и подплыла, чтобы остановиться рядом и принять ту же ориентацию в пространстве.

– Порядок? – спросила Наоми.

Эмма покачала открытой ладонью в жесте неопределенного ответа – более-менее.

– Капитан Бёрнхем не желает со мной говорить, а Чак – затыкаться.

– Навешала я на тебя проблем, – посетовала Наоми.

– Я их сама на себя навешала, – ответила Эмма, взламывая мембрану на своей груше. – Ты просто появилась, когда они рванули.

– Справедливо, – согласилась Наоми.

Поразительно, насколько приятно общаться без световой задержки. Даже если разговоры самые простые. Особенно если простые.

– Чак, похоже, порядочный человек. Он в подполье?

Эмма усмехнулась.

– Не годится он. Слишком нервный. Единственная причина, по которой он ещё не обдолбался эйфориками – он верит, что никто ничего не доложит комиссару на транзитной станции. У половины людей на корабле есть тайны, которые они хотели бы скрыть от пристального внимания, а другой половине с ними ещё работать.

– Как-то это шатко.

– А так и есть, – подтвердила Эмма. – Но мы используем то, что имеем. Кроме того, вся наша борьба на этом держится, разве нет?

– С чего ты взяла?

Эмма долго и сосредоточенно тянула из груши, потом пожала плечами и проглотила.

– На первом корабле, на который я попала после того, как ушла из Пинкуотера, старпом втюрилась в одного из механиков. Оба были почти детьми. Гормонов больше, чем крови. У компании запрет на нерабочие связи, но что с таким поделаешь? Старпом начала механика доставать. Через корабельную систему следила, кто где находится, в смену и на отдыхе. А механику не понравилось. Ну и сцепились они однажды посреди медотсека – крик, ор. Старпом расплакалась. Заперлась в каюте и не выходила два дня. И хороший старпом была, да и механик стоящий. Но обоих уволили. Потому что правила.

– Так ты видишь смысл подполья? – с искренней улыбкой спросила Наоми. – Борьба союза за свободу любовных драм?

– Легко создавать правила, – ответила Эмма. – Строить системы с совершенной логикой и строгостью. Всё, что требуется, – забыть о сострадании, да? А потом поместить туда человека, а если он ничего не всосал, то сам и виноват. А правила ни при чём. Только всё мало-мальски стоящее мы делаем с людьми. С дурными, глупыми, лживыми, необязательными людьми. Лаконианцы опять совершают ту же ошибку, что и всегда. Правила хороши, и отлично бы работали, будь мы каким другим видом.

– Такие слова я слышала от другого человека.

– Я за это умру, – сказала Эмма. – Умру за право людей облажаться, и всё равно рассчитывать на милосердие. Ты здесь не за этим?

Теперь Наоми видела другую женщину. Сжатые от гнева челюсти и боль в голосе. Интересно, не Эмма ли тот старпом. Хотя какое это имело значение?

– Каждого привели сюда собственные причины, – ответила она. – Не важно какие, важно, что мы здесь.

– Твоя правда, – согласилась Эмма.

Наоми рассмеялась, тяжело и горько.

– А вообще, слишком много времени я извела на людей, угрожавших пристрелить меня, если я не подчинюсь их правилам. Эту чашу я испила до дна.

– Пусть никогда не наполнится, – ответила Эмма.