Гнев влюбленной женщины

– Азарт поиска, – зевал Геральд ей с дивана. – И у меня это получается. А отобрать у сеструхи трешку, завещанную матерью, не могу.

– Ее не надо отбирать. Просто нужно заставить ее поделиться, Гера!

– Она поделилась, – он обводил руками тесную однокомнатную халупу на окраине города.

– Это несправедливо, Герыч!!! – кипятилась она.

– В жизни мало справедливости, поверь мне, подруга, – и дружище закрывал глаза, давая понять, что разговор окончен. Но мог и добавить, будто сквозь сон: – Она мне родной человек. Единственный оставшийся родной человек из моего прошлого. Что же я с ней из-за каких-то сраных метров стану насмерть биться?

Аргумент убийственный, ей всегда в этом месте нечем было крыть.

У нее родни было навалом, порой даже дышать трудно от такого количества сестер, братьев, теток и племянников. Представить себя один на один с суровой действительностью – когда не к кому податься, некому руку подать, не у кого взять в долг, остаться переночевать или просто заскочить пообедать, потому что на обед было что-то невероятно вкусненькое, – она не могла.

Ее всегда окружала шумная толпа родственников. И в будни, и в праздники. И она их всех любила. И ее любили тоже. А после смерти родителей особенно. И почему-то ей казалось, что не стали бы они с ней биться насмерть из-за квадратных метров, и обманывать не стали бы, и не посмели бы ничего отобрать. Как Геркина сестра – долговязая пожилая дама, вырастившая непутевых сыновей-близнецов и считающая, что весь мир ей обязан только за то, что она когда-то кого-то произвела на свет, потом мучилась – воспитывала, теперь страдает, наблюдая за иждивенцами-сыновьями.

У нее все было по-другому. Все было лучше, чище и правильнее.

Так она считала еще сегодня утром, когда собиралась на работу и готовила завтрак своему мужу Виктору. Вкусно все получилось: сырники со сметаной, кофе со сливками, овсянка с курагой. Он любил с утра пожрать посытнее – ее невероятно милый и уступчивый супруг. У которого сегодня что-то вдруг случилось, о чем она вдруг не так подумала!

– Да, – ответила она Геральду, еле добравшись до телефона.

– Что с тобой, Олька? – раздался в ухе настороженный голос друга.

– Со мной? А что со мной? – она истерично хохотнула. – Со мной все как раз нормально!

– Да? А чего Люська мне звонит и верещит, что у тебя наверху смертоубийство?

Люськой была ее соседка снизу, отчаянно набивавшаяся Оле в подруги. Оля была и не против поначалу: а чего не дружить-то? Но потом поняла, что погорячилась. Люська тут же начала отвоевывать слишком много пространства в ее личной жизни. Слишком! От нее невозможно было избавиться даже тогда, когда отчаянно хотелось побыть одной. И Оля установила определенные пределы. Люська тут же сникла, пыталась обидеться, но затем все же приняла условия. Они дружили, но не слишком тесно. Олю это устраивало. Люська же скрипела зубами и молчала. Но при каждом удобном случае пыталась внести смуту в их с Геркой давние дружеские отношения.

– Не могут дружить мужчина и женщина, Оля! Не могут! – восклицала она каждый раз, как Геральд засиживался у Оли допоздна, а то и ночевать оставался на диванчике для гостей. – Это не есть норма!

– Он мне как брат, дурочка, – хмыкала снисходительно Оля и трепала Люську по ершистой макушке. – И это уже давно и навечно…

Но соседка упорно стояла на своем, а однажды и вовсе заявила, что Геральд тайно влюблен в Олю.

– Дура!!! – взревела тогда Оля и даже хотела выставить соседку вон. – Какая же ты дура, Люська!

– Ничего я не дура. Я не слепая. Я вижу, как он на тебя смотрит. Хочешь, расскажу?

Оля не захотела, и встречи свои с соседкой снизу сократила до минимума. Последний раз они встречались, дай бог памяти, почти три недели назад. Пили чай с тортом, который принесла Люська. И осторожно говорили о погоде, катаклизмах в природе, задерживающих выпадение декабрьского снега, и о новинках кинопроката. Тему взглядов Геральда Люська больше не затрагивала. Видимо, поняла, что себе дороже.

– Оль, чего молчишь? – повысил голос Геральд. – Что у тебя там в доме?

– В доме?! А в доме у меня голый Витя случился, дружище! Голый Витя и голая Валя в моей кровати! – вибрирующим от слез голосом проговорила Ольга. – На белье, которое ты мне привез из Испании, Гера!!!

Геральд смачно выматерился, надолго замолчал. А она все это время, пока он молчал, рыдала и приговаривала:

– Я же ему никогда, Гера… Даже в мыслях никогда… За что, Гера??? Что во мне не так??? У этой Вали синие ляжки!!! Ты можешь себе представить, что у нее вот такая жопа!!! – Она развела руки на метр, тут же спохватилась и вернула руку с телефоном к уху. – В ней сто двадцать килограммов жира, Герыч!!! Она рыхлая и страшная!!! Ее ляжки сизого цвета и трясутся!!!

– Прекрати, меня сейчас вырвет, – вдруг вставил он.

– А его не рвало, представляешь!!! – заорала она тонко и пронзительно. – Ему было очень даже с ней… Он… С утра я накормила его таким вкусным завтраком… Он…

– У него что, сегодня выходной? – вдруг перебил ее Геральд.