Гнев влюбленной женщины

Ей очень хотелось порадовать Геру, очень хотелось увидеть, как он снова улыбается, как на его щеках появляются две премиленькие ямочки и он крутит головой, восхищаясь проделками старшей сестрицы. Так было давно, давно, когда они еще были детьми.

– Это вряд ли, – качнула головой Ирина Васильевна. – У нее дверь такая ужасная! Когда Ольга ее захлопывает, у нас дребезжит зеркало в прихожей, – ее толстый палец ткнул в зеркало, в котором отражалось раскрасневшееся лицо Алины. – Нет, не выходила она никуда. И днем потом никуда не выходила.

– Господи, вы не представляете, как это важно!

Алина чуть не прослезилась. Хотя Ольга и раздражала ее, все равно хотелось ей помочь.

– Нет, не выходила. Это точно, – покачал головой Егор Иванович. – У меня бессонница почти каждую ночь. Хожу, хожу, возле окна сижу. Иногда читаю, иногда телевизор смотрю. Но это редко. Ирочке мешает. В кухню ухожу и сижу, смотрю на улицу. В ту ночь снежок пошел, такой чистый, такой красивый. Засмотрелся, понимаете, мысли всякие. Нет, Оля точно не выходила.

– А машина? Машина ее на стоянке когда появилась? Ее же привез молодой человек.

В машине той были главные улики Олиной причастности. Алина помнила об этом. Где эта машина путешествовала, пока Оля спала?!

– Уж не знаю, молодой тот был человек или нет, – подперла свои толстые бока Ирина Васильевна. – Но Оля вышла из машины, а он нет. И уехал. Как ее машина появилась во дворе, не знаем. Егор всю ночь не спал, машины не было. А утром уже стоит. Он пропустил, спать ушел. А Оля точно дома просидела до тех пор, пока…

– Пока за ней не приехали полицейские, – кивнул сочувственно Егор Иванович. – Дверь ее квартиры с той ночи не открывалась. Только один раз, когда она к мусоропроводу спускалась. Мы дома были постоянно.

– Ох, спасибо вам огромное! – Алина привалилась к стене. Она обессилела, зажарилась в теплой квартире, устала хлопотать за норовистую девушку, которую любил ее брат. – Вот бы еще вы это все повторили Олиному следователю.

Супруги переглянулись, встали плечом к плечу и настороженно замерли. Ей казалось, что еще минута, и они извлекут из-за спин по ножу и станут теснить ее к двери. Было ясно, что ее просьба им не понравилась.

– Понимаете, у меня такое чувство, что он ее ненавидит, – понизив голос до шепота, будто Олин следователь мог ее услышать, проговорила Алина. – Он заранее уверен, что она виновата! Ни о какой презумпции невиновности не может быть и речи. Ей не позволяют свиданий… – чуть не проболталась снова, что Геру к ней не пускают, – это просто ужас какой-то! Помогите! Прошу вас, милые мои, помогите!

И сама от себя не ожидая, Алина вдруг опустилась перед ними на колени.

Что она делает?! С ума сошла?! Если и теперь Олька отплатит ей черной неблагодарностью и станет кривить свой ротик и настраивать Геру против родни, она ей задаст!

– Что вы делаете?! Не надо! – вскричали супруги в один голос и бросились ее поднимать, вцепившись в обе руки. Заговорили наперебой: – Мы все сделаем как надо! Негоже, чтобы Олю посадили ни за что. Мы все сделаем…

– Спасибо, спасибо, спасибо, – повторяла Алина, беспрестанно пожимая им руки при прощании. – Я на вас очень надеюсь, очень.

Часом позже, застелив стол клеенкой, Ирина Васильевна принялась вырезать формой коржики. Егор сидел в комнате перед телевизором, но, кажется, почти не понимал, что смотрит. Он сделался очень рассеянным после того, как учительница ушла. Что его беспокоило, она приблизительно догадывалась. И это было совершенно не то беспокойство, которое испытывала она. И это бесило.

– Ой, не нравится мне все это, Егорушка, – выдала час спустя за чаепитием Ирина Васильевна, так и промолчав все то время, пока пекла коржики, накрывала на стол и заваривала чай.

– Что не нравится? – с трудом очнулся Егор от тайных мыслей об Олиной учительнице.

– Все это! – Она неопределенно повела вокруг себя рукой. – Нас ведь не вызывают в полицию. Что, сами туда пойдем? Напрашиваться станем?! Скажут, чего тогда в первый раз соврали?

– Мы не врали, – вяло опротестовал он, внутренне соглашаясь с предусмотрительной супругой. – Мы просто сказали, что ничего не видели.

– Ага! А потом вдруг увидели, так, что ли?! Наши слова записали. И мы с тобой подписи поставили. Забыл?

Ирина Васильевна отодвинула пузатую чашку с недопитым чаем, взяла в руки пережаренный коржик. У нее сегодня даже выпечка не задалась. С самого утра все кувырком. Сначала с Егором чуть поцапалась, но это обычное дело с утра для людей, проживших не один десяток лет вместе.

Потом эта учительница…

Она же не слепая, заметила, как у него взгляд заблестел, заискрился на эту учительницу. И любой другой он бы не стал давать обещаний вызволять кого-то из беды. А этой, поди ж ты, обещание дал! И кинулся с колен ее поднимать, чуть лоб о дверь не расшиб. Ловелас с вставной челюстью!

Коржики тоже пересохли, все горло крошками исцарапала.

– Чего молчишь? – тронула она осторожно мужа за локоть. – Что решил?

– А ты?