Гнездо над крыльцом

Примерно лет через десять после того, как стали зимовать в Подворонежье грачи, в бесснежье 1968/69 года, пришла неожиданная новость: в большом селе у Хреновского бора до конца февраля жил скворец. Птица нисколько не тяготилась своим одиночеством, была бодра, независима, каждое утро появлялась у ворот коровника раньше голубей и галок. А где ночевала, никто не знал. Однако заметили, что в сильную метель отсиживалась в старом скворечнике, и даже пела. Очень хотелось поехать и посмотреть на живого скворца зимой, но пока собирался, он исчез. Дело шло к весне, день прибавлял себе уже четвертый час, и не верилось, что птица, пережив суровую полночь года, стала жертвой стихии.

А на следующую зиму скворцы появились в центре Воронежа. Небольшая стайка из одиннадцати птиц облюбовала больничный двор. Мороз градусов двадцать, снег под ногами скрипит, а черно-рябые пересмешники ведут себя так, словно март заканчивается. Ссорятся друг с другом беззлобно, поют вполголоса, иногда по очереди заглядывают в единственный в том дворе скворечник. Эта ватажка во многих вселяла если не уверенность, то надежду, что все оставшееся у зимы в запасе уже не страшно не только нам, живущим в теплых квартирах, но и тем, у кого вместо крыши холодное небо. Меня же больше всего занимал вопрос о том, чем кормятся скворцы и доживут ли до весны, и откуда явились они в город в середине зимы, если осенью улетели все поголовно.

А дальше — больше. Зимовка одиночек и маленьких стаек перестала привлекать внимание, пока на десятый день 1975 года не произошло настоящее событие: на большой воробьиной ночевке под вечер появилась четырехсотенная стая скворцов. Тысяч десять домовых воробьев ежевечерне прилетали на высокие тополя, стоявшие на главной улице у большого магазина, окна которого светились всю ночь. Каким-то образом это место обнаружили и скворцы, видимо, оценив его как самое безопасное, хотя именно здесь каждую ночь жизнь нескольких воробушков обрывалась в когтях жившей неподалеку неясыти.

Скворцы прилетали к магазину позднее, когда скандальное воробьиное племя было уже в сборе и делило места на ветках. Птицы летели небольшими группами с разных сторон, кто где кормился днем, и, не обижая хозяев, тоже устраивались на ветках. Но несколько десятков их рассаживались по карнизам и пилястрам фасада. Утихал воробьиный гам, безлюдела к ночи улица, гасли фонари, и все явственнее слышалось пение невидимых пересмешников.

Были среди них и хорошие певцы, и так себе. Их голоса не смолкали до рассвета, но не берусь утверждать, что всю ночь напролет пели одни и те же птицы. Возможно, что сторожа-добровольцы сменяли партиями друг друга, чтобы поспали отдежурившие смену. А может, были то не сторожа, а зазывалы: мол, есть место, не пролетайте мимо. Свист, щебетание, голоса летних птиц, жабьи трели и лягушачье «уррь-уррррь-уррррррь» подсказывали, что в стае было немало скворцов старше года: молодняк многих голосов еще не слышал.

На ночевке скворцы пели в любую погоду, не всегда с одинаковым азартом, но пели. Сыпал ли снег, светила ли луна, налетала ли дождливая оттепель, или витринные стекла разрисовывал мороз — все им было трын-трава. До минус 27 градусов опускался столбик термометра, но не унывали самые заядлые и не давали унывать другим.

Не было сомнений в том, что скворец, подобно грачу, становится в Черноземье зимующей птицей, и граница его зимовок все дальше отодвигается в направлении весеннего перелета. Видимо, конкуренция с вороньем его не страшила. Но прошло еще несколько зим и обнаружилось, что скворец снова стал птицей весенней: как и прежде, не появлялся он раньше мартовского равноденствия. В причине этого явления сразу никто не разобрался, и по-прежнему считалось, что вид повсеместно продолжает наращивать свою численность. Юные натуралисты и работники лесхозов не успевали развешивать изготовленные за зиму скворечники, но кое-где, заметили, что добротного птичьего жилья стало больше, чем желающих гнездиться в нем. Но и тогда не сразу поняли, что началось угасание великого птичьего племени.

Если бы удалось выяснить все обстоятельства жизни скворца хотя бы в европейской части его ареала лет за 25–30, тогда картина событий была бы ясна от начала до конца. Но и из этих наблюдений сложилось убеждение, что основной причиной быстрого падения численности скворцов была невозможность несколько лет подряд выращивать второй выводок, необходимый для поддержания жизнеспособности вида.

К гнездованию скворцы приступают вскоре после прилета самок. Городские и сельские — раньше, лесные — чуть позднее. В годы с ранней и теплой весной первые птенцы на верхнем Дону покидают гнезда в третьей декаде мая, то есть еще до окончания пролета самых поздних перелетных птиц. И для того чтобы вырастить второй выводок, времени остается предостаточно.