Гнилые болота

Отвтомъ на вопросъ директора, на эту рчь, полную вкрадчивой ласки, выраженной въ безжизненной форм докладныхъ бумагъ, въ которой мое свжее, молодое чувство почуяло іезуитскій расчетъ господина блеснуть передъ публикою нжною любовью къ ученикамъ, въ отвтъ на это безпощадное, публичное топтанье въ грязь человческаго самолюбія — было одно глухое, безслезное рыданье; я забылъ, что мн пятнадцать лтъ, что нужно бытъ твердымъ. Напрасно закрылъ я лицо руками, меня и сквозь нихъ жгли любопытные взгляды постителей акта. Ничего не видя, ничего не слыша, быстро пошелъ я изъ залы къ выходу. Я не зналъ, куда я иду, и шелъ, наступая на ноги людей, задвая за стулья… Наконецъ, чья-то рука опустилась на мое плечо.

— Что съ тобой, дитя мое? ласково спросилъ меня кроткій голосъ, въ которомъ я узналъ голосъ Мейера.

Мейеръ вышелъ изъ залы слдомъ за мной. Я открылъ свое лицо и поспшилъ ссть на первую попавшуюся скамью. Разъ остановленный, я не могъ идти дале: силы меня оставили.

— Воды! едва слышно пробормотать я.

Мейеръ сбгалъ за водою.

— Пей! Сядь поближе къ окну, успокойся! — говорилъ добрякъ. — Да перестань же плакать, дитя мое. Богъ милостивъ, все перемнится. Со мной была такая же исторія въ школ, меня даже выгнать хотли; но все же Богъ послалъ силы, и я сдлался человкомъ. Вруй въ свои силы и въ помощь Бога — и все пойдетъ хорошо. Das ist ein Traum! Это сонъ! — утшалъ меня Мейеръ.

Его рука ласкала мои волосы, и на нихъ одна за другою падали его горячія слезы. Быть-можетъ, въ эту минуту старое дитя плакало о своей неспособности спасать въ пору и во-время любимыхъ дтей. Слушая его рчи, я горячо и крпко пожалъ лвую руку своего слабаго, безпомощнаго друга-учителя и вдругъ прильнулъ къ ней губами… Я весь горлъ, голова была тяжела, въ ушахъ шумло.

Мейеръ поднялъ мою голову, поцловалъ меня въ лобъ.

— Ты совсмъ нездоровъ, — сказалъ онъ, качая головою. — Лучше бы было теб остаться дома.

— Ничего! я самъ этого хотлъ, мн это было нужно, — отвчалъ я въ полузабыть; мой языкъ былъ сухъ и едва шевелился.

— Что нужно? — спросилъ Мейеръ.

— Позоръ, искупленіе.

Мейеръ широко открылъ глаза, еще разъ задумчиво покачалъ головою и повелъ меня по лстниц на крыльцо. Тамъ онъ надлъ на меня пальто и фуражку, нанялъ извозчика, заплатилъ ему деньги и отправилъ меня домой съ однимъ изъ школьныхъ служителей.

— Учись, надйся на Бога! — были послднія слова старика; они звучали въ моихъ ушахъ и тогда, когда пропали изъ виду и онъ самъ, и зданіе школы, и весь окружающій міръ.

Не знаю, внесли ли или ввели меня въ нашу квартиру, по помню, что только черезъ недлю я узналъ ее и всхъ озабоченныхъ людей, тихо ходившихъ около моей постели.

У меня была горячка.

Докторъ веллъ перевезти меня на дачу. Двадцать второго іюня мы перебрались въ Петергофъ. Отецъ купилъ мн нсколько книгъ для чтенія, надлалъ разныхъ коробочекъ и ящичковъ и ухаживалъ за мною, какъ за годовымъ ребенкомъ. Онъ исхудалъ во время моего недуга, и какъ будто воскресъ, когда я сталъ поправляться.

XIX

Заключеніе первой части