Гном

Родители возили его с собой в театры и на выставки, если знали, что знакомых там наверняка не встретят, зимой – кататься на горных лыжах, что Сергей обожал. Только в заснеженных горах он мог наслаждаться катанием и быть относительно далеко от людей, а в горнолыжном костюме большинство катающихся, принимая его просто за ребенка, не прилипали взглядами. Все остальное жизненное время он учился по университетской программе дома. С наступлением ранней весны, когда первые сильные лучи солнца заставляли снег громкими ручьями стекать по кривым улицам московского центра, Сергей вытаскивал на балкон книжки-тетрадки и не вылезал оттуда до поздней ночи. Он забывал иногда о книгах, разглядывая жизнь города со стороны, почти до остановки сердца желая хотя бы на один день стать, как все, и прожить его, как люди там живут каждый день.

Эта пластиково-искусственная жизнь иногда надоедала ему до сильных, пульсирующих головных болей, но заставить себя попробовать выйти на улицу и жить иначе, он не мог, видя результатом только трагедию несбывшегося опять чего-то – как однажды уже разбилась красивая мозаика с картинкой высокого дипломата Сергея Матвеева.

Разговаривать с родителями у него не особенно получалось – часто, не подумав, рассказывая о чем-то, случившемся с ними, они спрашивали его мнения, но он отвечал почти всегда одно и то же, если речь шла не о научных или академических знаниях: «Как я вообще что-то могу сказать, я жизнь по телевизору и с балкона вижу, откуда я знаю?» – и уходил в мир своей комнаты с балконом, оставив родителей смущаться очередной их нетактичности наедине друг с другом.

Сергей, подняв веки, почувствовав только сейчас, что они набухли от незамеченных им слез, взглянул на красивую пару в рамке с черной ленточкой. Ему было странно не чувствовать боли от потери их и плакать непроизвольно, видя их живыми в воспоминаниях, и обидно так и не узнать, любили они его все эти годы, или просто терпели. Он откупорил стоявшую перед ним весь день бутылку водки и налил полную рюмку, почувствовав необходимость залить ненависть к себе из-за реакции на звонок, разбудивший его ночью. Услышав, что родители погибли, он думал только об одном – как он будет их хоронить, как они могли быть так неосторожны, зная, что он не может, не сможет… Сергей проглотил водку залпом и, почувствовав тепло в груди, от которого был уже в состоянии пошевелиться, спрыгнул со стула и, обойдя длинный стол, взяв фотографию родителей, убрал ее в ящик кухонного стола, чувствуя вину перед ними – их похороны полностью устроил друг отца, забрав Сергея из дома и привезя его домой с кладбища, не вынуждая быть долго на глазах бывших коллег, каких-то родственников, от которых он явно пытался Сергея огородить, и от поминок вообще.

После всех похоронных мероприятий, приняв с благодарностью обещание все того же друга семьи помогать ему во всем только по одному его звонку и просьбе, оставшись сейчас в квартире один, Сергей прошел в комнату родителей, открыл маленький сейф в шкафу. Он понятия не имел, сколько денег может быть дома, а все, что вне дома – было всегда закрытой темой – работой отца, и он понимал, что никто ему помогать не станет – звони он, или даже ползай на коленях. Открыв дверцу, он увидел несколько коробочек – мамины побрякушки, и несколько стопок рублями, несколько – долларами. Забрав все деньги из сейфа, разложив их на противно-здоровом, но для этого удобном столе, Сережа начал их пересчитывать, чтобы понять, насколько их ему хватит. Он попытаться придумать, на что он будет жить, когда они кончаться, когда вдруг от ужаса понятого осел на пол. Он вдруг впервые с момента смерти родителей осознал, что до этого в холодильнике была еда, за квартиру платили на почте они, да и все остальное – тоже делали они. Как он будет покупать еду и делать все просто самое необходимое? Он понял, что ему придется ходить в магазины или он умрет с голоду, ходить на почту – или в квартире не будет света и воды. Перечислять дальше даже в воображении он просто боялся и судорожно начал придумывать, как дети придумывают замысловатые игры с сюжетом, как он сможет делать все это так, чтобы люди его не замечали.