Гномий Клинок

Но скоро сил на отчаяние не осталось. Тюремщики хорошо знали своё дело — воздуха в сжатые лёгкие попадало ровно столько, что бы не умереть от удушья. Хранитель сам не заметил, как приспособился дышать ровно и неглубоко, словно во сне, аккуратно расходуя каждую молекулу кислорода, попадающую в его тело. Он даже стал приноравливаться к странному состоянию покоя, в котором оказался — однако на смену удушью пришла жажда. Вначале слабая и еле заметная, она постепенно набирала силу — Элан с содроганием наблюдал, как растёт это столь простое, сколь и невозможное сейчас желание. В тщетной попытке освободиться он вновь заметался на топчане, пытаясь сделать хоть что-то — но добился лишь нового приступа удушья. Землянин притих, ожидая, когда вновь лёгкие заработают в том особом режиме грёз наяву, когда дыхание очень мелкое, словно ветерок от порхания крыльев бабочки — и не заметил, как сознание его стало совершенно чистым, словно кто-то провёл по нему тряпкой, сметая неуклюжие и неловкие мысли, мешающие внутреннему состоянию покоя — и какой-то странной, неземной белизны… Сразу куда-то исчезли все страхи и волнения, тело успокоилось и работало от силы в одну десятую своего обычного режима. Удары сердца стали медленней… Ещё медленней… Приходилось ждать, дожидаясь его очередного удара: стук… Тишина… Кажется, прошла целая вечность, полная пустоты… Тишина, не нарушаемая уже ничем… Стук… Потом биение сердца стало глуше, и приходилось напрягать слух, что бы уловить его и до этого негромкие удары. Элан внезапно обнаружил, что висит над топчаном, с трепетом всматриваясь в собственное тело. Страх — тело под ним забилось, кинулось вперёд и хранитель вновь ощутил давление старого брезента. Он заставил себя успокоиться и принялся рассуждать. Смерть в его положении — мелкая ошибка, не более того. А вот возможность управлять своим сознанием независимо от тела — это стоило использовать. Землянин вновь, теперь уже сознательно принялся выравнивать дыхание, пытаясь замедлить удары сердца. Это удалось не сразу — мысли и предположения, теснившиеся в голове, мешали, сбивали с нужного ритма. Но когда разум, изнемогший под непосильной задачей, расслабился, уступив рефлексам; когда пришло то состояние грёзы наяву, тот странный и непонятный миг между явью и сном, растянутый не на мгновения — на века, Элан почувствовал, как медленно отделяется от тела и поднимается над топчаном….

Всё вокруг стало иным, ярким и грёзоподобным одновременно; стены внезапно истончились и за ними были видны иные помещения и другие люди; странный серый налёт лёг на глаза, словно землянин смотрел сквозь дым — или воду.

Хранитель испугался, что, улетев, не сможет вернуться — и тонкий шнур мысли тут же отделился от него и, вытянувшись в сторону неподвижного тела, плотно обмотавшись вокруг него. Элан расслабился — и принялся подниматься вверх, с некоторым трудом просачиваясь сквозь толщу камня.

В нескольких этажах над ним были камеры — тут сидели, лежали совершенно измождённые люди. И не только люди. Ему попалось совершенно фантастическое существо, похожее на помесь человека и ящерицы — тонкое, гибкое, с кожей изумрудного цвета, местами покрытой чешуйками. Впрочем, и человекоящер то же был узником — он так же, как и остальные лежал, уставившись в стену, равнодушный ко всему, даже к собственной участи.

Потом пошли кладовые — загромождённые сундуками, полками, заваленные самыми разнообразными вещами — одеждой, отрезками тканей, непонятными инструментами, оружием. Дальше начались съестные припасы. Элан завистливо посмотрел на молодого монаха, который суетливо заскочил в кладовую, отхватил от ближайшего окорока плотный кусок и принялся его торопливо есть, чавкая и брызгая слюной. Мысленный поводок тут же натянулся, сообщая о беспокойстве оставленного тела, и Элан ускорил подъем, неожиданно оказавшись в центральном нефе здания, предназначенном для молитв.

Час был неурочный, и в нем почти никого нем было — лишь несколько коленопреклонённых человек стояли перед сложным знаком триединого, начертанным на главной стене храма, и молились, отбивая поклоны. Элан уже совсем собрался лететь дальше, когда присмотрелся — и ахнул. От каждого молящегося уходила тонкая нить энергии — словно кто-то вытягиваял часть души из людей, открытых для общения с божеством.

Постепенно истончаясь, крохотные ручейки энергии уходили куда-то вверх и в сторону, скрываясь в верхних этажах здания — или даже исчезали вдалеке. Помедлив, хранитель отправился вдоль серебристый струй энергии — крохотных, почти невидимых зрением даже бесплотного духа, однако тем не менее вполне реальных.