Я назвал его Дауд, но у Дауда было только лицо. Тело у него было мое. Я стоял перед зеркалом в ванной, поглаживал Дауду бороду, тренировался говорить по-арабски и старался испытать такую же ненависть, как он. Чтобы она чувствовалась, даже если моих глаз видно не будет. А потом я сказал все арабские ругательства, которые только знал. Сначала тихо, потом громче. Открыл кран с водой, чтобы меня не было слышно, и проорал их что есть мочи.
Чтобы научить Далилу выклевывать глаза, мы взяли хлеб, положили его на час в воду и перемололи вместе с мясом в маминой мясорубке. Получилась густая такая масса, которой мы на маске дырки для глаз залепили. Только об одном мы с Ициком не подумали: как же я с залепленными глазами смотреть буду. Дома-то оно еще туда-сюда; дома я и с завязанными глазами все найду. А вот на улице… И еще мы не подумали о запахе. Потому что после того, как мясо находится на улице несколько часов, оно начинает вонять так сильно, что лучше уж засунуть голову в унитаз с говном.
Дуди и Ицик
— А ты надень ее на себя. Давай я встану на Заячьей скале и буду отпускать ремешок, а ты наденешь маску. Идет?
— А что? Думаешь, испугаюсь, да? На, держи Далилу. Только когда будешь отпускать ремешок, отпускай его на всю длину. Чтобы она смогла до меня долететь. Понял?
— Ладно, Ицик, не надо. Давай уж лучше я эту маску надену, а ты Далилу выпустишь. У тебя она лучше знает, что делать. Она как будто к твоему мозгу привязана. Короче, я готов. Только меня от этого запаха тошнит.
— Ладно, перестань уже ныть. Считаю до семи и отпускаю. Только стой прямо и держи маску крепко. Раз, два…
— Слушай, Ицик, а это обязательно, чтобы столько мяса было?
— Хватит уже языком трепать. Испугался, что ли? Я ее уже отпускаю. Только имей в виду: я отпущу ремешок сразу. Чтобы ей ничего лететь не мешало. И стой у меня прямо, понял? Стой, как электрический столб! Только попробуй у меня пошевельнуться! Четыре, пять…
— Погоди, Ицик, на меня мухи садятся. Им этот запах не мешает. Ну все, стою прямо, не шевелюсь.
— Шесть! Только попробуй пошевелись!
— Да не шевелюсь я, не шевелюсь.
— Семь! Мясо, Далила, мясо! Фас!
— Придурок! Ты мне все испортил! Теперь все пропало! Если бы я взял с собой Эти, она бы мне и то лучше помогла.
— Да она твою Далилу терпеть не может. Она что, тебе не говорила?
— Я же ей настоящий Йом Кипур устроил. Она весь день от голода вопила. И что? Ты на нее только погляди. Жрет прямо с земли, как королевна. Ни запах ей не мешает, ничего. Как будто издевается.
— Ну я же тебе говорил, чтобы ты сам маску надел.
— Ты сказал: «Ладно, не надо».
— Ну, Ицик, я же чуть со страху не помер, когда увидел, как она на меня летит. Знаешь, что будет, если она мне в глаз когтем попадет? Даже если только один разок царапнет. Я же после этого кино смотреть не смогу. И потом, ты что же думаешь, что террористы твои, они придут и будут тебе тут стоять, как электрические столбы, да? Размечтался. Думаешь, они поскидают с себя все свои бомбы и скажут по-арабски: «Ицик приказал нам не шевелиться. Сказал, чтобы мы стояли тут столбом и ждали, пока Далила прилетит». Так, что ли? И еще. Больше никакого мяса не будет, понял? Хватит! Не будем мы ее больше на мясе дрессировать.
Ицик велел мне сходить к Моше за мясом. Три дня подряд я ему твердил, что Моше нам больше не дает, но он ничего и слышать не желал. И мышеловка его ловить мышей перестала. Я решил ему напомнить, что Моше хочет стать совладельцем Далилы, хотя и знал, что он опять разозлится. А по мне, пусть хоть пять совладельцев будет. Какая разница? Но как только я об этом заикнулся, он сразу как отрезал:
— Никаких совладельцев! Нет, нет и нет! Сколько можно повторять? Никаких совладельцев не будет! Знаем мы этих совладельцев. Только один может быть «королем фалафеля». Король вообще может быть только один. Если разделить на несколько человек, то что останется? Ничего. Как можно разделить корону на пять частей?
— Но, Ицик, разве будет лучше, если мы не сможем ее дрессировать? Или если она от голода помрет?