За этим последовала всеобщая деградация человечества, предсказанная Летописью, и мы до сих пор пожинаем ее плоды, а кое-кто извлекает из этого немалую выгоду, но их конец будет столь ужасен, что для описания его не найдется слов.Удивительная история земли Мот, прочитанная много в древнем манускрипте, окончательно утвердила меня в моих намерениях – лицом к лицу встретиться с тем, что воистину заслуживает гордого имени Запретного плода. Я твердо знал – если эта встреча состоится, последние клочья пелены невежества будут сорваны с моих глаз.Я хотел немедленно отправиться в Центральную Америку, но знающие люди убедили меня, да и сам я вскоре понял, сколь не-обдуманным будет мой поступок, если, стремясь попасть в самое сердце Сокровенного, я не прикоснусь прежде к другим Его гра-ням, более доступным взору того человека, каким я тогда был – неистово верующего, но отнюдь не знающего. Мне посоветовали начать мои исследования в других районах земного шара, где я смог бы при помощи данных мне точных инструкций обнаружить интересующие меня вещи без особого труда, и лишь потом совершить путешествие в место, называемое мистиками самими Вратами в Запредельное, что потребует наличия опыта, который я смогу приобрести в менее сложных и опасных предприятиях.В итоге я организовал три экспедиции, и, всякий раз, по возвращении в цивилизованный мир, был уверен в том, что готов посетить Юкатан с совершенно конкретной целью, и дважды меня отговаривали, приводя неопровержимые доводы. Только в третий раз, после невероятных приключений на негостеприимных и враждебных островах Ра так, когда я стоял перед чертою, отделяющей лишь на первый взгляд разумно и справедливо устроенную Вселенную от областей чистого безумия, мое желание получило безусловную поддержку.Впервые мне довелось видеть этот символ на небольшой каменной плите, размером два на два фута, врезанной в стену родового замка шотландского графа Мердока, Он показал мне также золотой медальон с изображением символа, найденный одним из его далеких предков в Палестине, во время крестового похода, принять участие в котором его побудило состояние крайней нужды. Когда я осведомился у графа о происхождении плиты, то услышал в ответ совсем не то что ожидал, и, признаться, сперва просто не поверил. Эта вещь была найдена вовсе не в странах Востока. Оказывается, когда в IX столетии Эшли Мак Мердок приступил к закладке фундамента, крестьяне, роющие котлован, наткнулись на руины какого-то циклопического сооружения, возведенного неведомо когда и неведомо кем. Плитами точно такого же размера из того же белого камня с желтыми прожилками были выложены остатки гигантской стены, но знак был изображен только на двух, выбитый рукой великолепного резчика, подобного которому в наши дни не сыскать, да и вообще, быть может, и вовсе не человек приложил к этому руку? Но в те дни я не мог позволить себе даже предположить такое.Все плиты, кроме двух вышеупомянутых, были использованы при строительстве ныне не существующей церкви святого Иеронима. Говорят, будто ее разрушили по приказу местного епископа, поскольку в ней творилось то, в чем добрым христианам виделась отвратительная дьявольщина. Судьба другой плиты с выбитым на ней сигелом, кроме той, что я имел счастье наблюдать, неизвестна, хотя есть предположения, будто тот самый крестоносец, к тому времени порядком разбогатевший, взял ее с собой, направляясь в следующий поход, из которого уже не вернулся. При этом он бросил, фактически, на произвол судьбы, жену и малолетнего сына. Последний, еще не научившись говорить имел обыкновение резать свои руки острыми предметами и рисовать собственной кровью таинственные иероглифы. Возмужав, он поднаторел в черной магии и держал в постоянном страхе всю округу. Ему удалось раскрыть секрет происхождения фамилии Мердок – кое-кто из моих читателей, возможно уже догадался, в чем тут дело.Меродах, последний император Ассирии, после падения Кенеба, построенного неподалеку от озера Ашшура (Мертвого моря), бежал из столицы и укрылся на Священном острове, который мы зовем простонапросто Британией, в то время как в Вавилоне сел на престол узурпатор, выдававший себя за него. Подлинный правитель величайшего из государств и его приближенные под надежной охраной верных ему чернокнижников, вынуждены были преодолеть столь огромное расстояние, ибо все провинции империи, от Эфапа в Северной Африке до Хелешбе на Восточно-Европейской равнине, были охвачены неописуемой смутой и чудовищной войной, а города разрушены и непригодны для жизни. Необходимо было принять во внимание и то, что самозванец, привлекший на свою сторону некоторых жрецов, готов был преследовать бывшего императора где – угодно, если бы знал, что он жив.И до сих пор живут на Священном острове потомки Меродаха, или Мардука, и носят фамилию своего далекого предка, со временем преобразовавшуюся в Мердок, и только случайность, которая, как полагают многие весьма сведущие люди, есть скрытая закономерность, позволила одному из них обнаружить древнейшее гнездо своего рода при возведении нового.Современные ученые, крича и топая ногами, либо давясь смехом, спросят меня, каким образом я могу доказать связь между ассирийской культурой, возраст которой они определяют в четыре тысячелетия, и грубым варварством британских островов той далекой, по их меркам, эпохи.Воспользуюсь одной из шумерских легенд и приведу также предание о «безумных кельтах» – тогда кажущаяся надуманной связь станет очевидной.Первая история, извлеченная из шумерских клинописных анналов, такова. Примечание: «Сказание о демонах, призванных неким безумцем, который при посредстве их стал вождем кельтского клана и понес заслуженную кару за свое незаконное сообщение с врагом рода человеческого» – так озаглавлен документ, который ныне хранится в оксфордской библиотеке. Содержится в «Книге Дагона» – A.M. С.Однажды семеро жрецов Эннаны (Астарты) захотели надругаться над женщиной, жившей при святилище демонического божества Экваббу, но один из семи стал отговаривать прочих от страшного святотатства. Обвинив его в трусости, шестеро, не сговариваясь, закололи несчастного кинжалом, и пошли в храм, где расправились с вооруженной стражей и с неистовой яростью принялись за свою жертву. Когда все было кончено, они услышали ужасный голос, говорящий, что пришло время седьмого жреца совершить то, что сделали они, и увидели свое го товарища входящим в храм, несомненно, восставшего из мертвых.Говорят, что служители культа Экваббу нашли в храме безжизненные, высохшие тела семерых мужчин и одной женщины, и поместили их в каменных нишах, расположенных по периметру главного зала, в назидание всем, кто вознамериться проникнуть в святилище с нечистыми помыслами против божества.Вторую историю я могу рассказать с упоминанием несравненно большего количества подробностей.Это легенда о шести духах, с которыми можно заключить договор сроком на тринадцать лет, сыновьях древнейшего кельтского лес-ного бога IKVABE. забытого около трех тысяч лет назад. Их шестеро и первые буквы их имен составляют имя Божества: ILVAR, KNECTO. VERDELEN, ANUGES, BURBAS, EMERIC.Явное сходство имени IKVABE сразу же бросается в глаза, но дан-ная деталь – далеко не единственная, способная вызвать удивление, но об этом – в конце главы.Тяжелым и трудным для восприятия средневековым языком в рукописи описываются некие события, приведшие к тому, что имя Иквабс вспомнили вновь – уже в I тысячелетии A.D.Я не нахожу целесообразным приводить рукопись полностью – объем данного труда не позволяет сделать этого, но ограничусь пересказом и некоторыми цитатами.Жили в одном селении во времена гибели Римской империи шестеро братьев – грабителей и разбойников, мерой чудовищных злодеяний своих они, казалось, стремятся превзойти друг друга. А звали их точно так же, как сыновей IKVABE, но не в их честь были они названы, а просто потому, что кельты давали имена своим детям в соответствии с датой рождения и некоторыми приметами и событиями, имевшими место в этот день, и никто не обратил внимания на необычную закономерность, ибо не помнил древнего и страшного имени.Это могло быть простой случайностью, которой воспользовался Бог, но разве не в силах он был устроить все именно таким образом, недовольный тем, что народ его более ему не поклоняется?В своей родной деревне братья никому не причиняли вреда, но не из благих побуждений, а лишь затем, чтобы всегда иметь надежное убежище на случай преследования или погони, и с этой целью щедро делились со своими соседями награбленным добром. Но в чужих деревнях они, бывало, подчистую вырезали всех мужчин, ибо в умении убивать и сражаться им не было равных, а женщин – от молодых девочек до беззубых старух насиловали и, вдоволь натешившись, опять же лишали жизни.Случилось им однажды совершить набег на селение Уитстауэн, в землях нынешнего Лоуленда. Их последней жертвой оказалась дочь местного охотника, который в это время находился в лесу. Они надругались над нею по очереди – сперва старший, а за ним все остальные, в порядке старшинства. Как только меньший брат закончил свое грязное дело, раздался страшный голос, исходящий как будто бы со всех сторон сразу: «А теперь я позабавлюсь с ней».Услышав голос, братья тотчас же пали замертво. В то время отец девушки вернулся домой. Глазам его предстало кошмарное зрелище. Дымящиеся остовы хижин и горы трупов на земле, и между ними он увидел тела шести иноплеменников – последнее он без труда определил по их одежде. В руке одного из них был зажат пояс его любимой дочери, вышитый драгоценными камнями, но самой девушки нигде не было. Он сразу догадался, что пришельцы и есть те самые легендарные злодеи, о которых говорили всюду, и надежда найти свою дочь живой и невредимой покинула его, а то, что он не смог найти ее тело и предать земле, усугубило его горе во сто крат. Быть может, думал он, они сожгли свою несчастную жертву, либо утопили ее в озере. Странной показалась ему смерть разбойников – на их телах не было серьезных ран. Следы звериных зубов и когтей также отсутствовали. Что же убило их? Христианские суеверия лишь слегка затронули душу охотника. И все – таки он не решился измываться над трупами тех, кто нанес ему тягчайшее оскорбление из всех возможных и ранил смертельно в самое сердце. Он выкопал семь могил – в шести из них его руками были захоронены братья, а в седьмой – все, что осталось от дочери – драгоценный пояс. Засыпав все могилы землей, он принялся оплакивать невосполнимую утрату. Злые языки говорили, будто любовь охотника к своей дочери проявлялась не только на уровне отцовских чувств. Тем проще было ему, не ведая того, исполнить предписания ритуала. Однажды ночью знакомый голос позвал его. Выйдя из хижины, он увидел стоящую на коленях, спиной к нему, обнаженную девушку. Приглядевшись внимательнее к ее волосам и фигуре, он без труда узнал ту, которую считал безвременно погибшей.Девушка сказала ему:
