Гобелен

Теперь поздно раскаиваться в просьбе. Миновало уже несколько дней. С Божьей помощью письмо Уильяма передано Уинифред. Он достаточно знает свою жену; можно не сомневаться, что она ни секунды не потратила на колебания и мысли о собственной безопасности. Уильям грустно улыбнулся, представив, как его обожаемая супруга отбрасывает письмо, порывисто хватает плащ и вскакивает на коня, чтобы мчаться прямо на юг, не тревожась о таких пустяках, как платье и прическа. Уинифред – бесстрашная; из этой данности и надо черпать силы. Уильям должен оставаться бодрым и спокойным – ради жены.

* * *

Вместе с Джейн в Терреглс отправилась Сесилия – верная служанка Уинифред. Настолько верная, что правильнее было бы назвать ее подругой. Тронулись в путь, едва забрезжила заря, и с самого начала ехали в молчании. Джейн наслаждалась редкой здесь роскошью – предаться собственным мыслям. А мысли возвращались к ее первому утру в Шотландии восемнадцатого века.

Одевшись с помощью Сесилии (ужасно неловко было просить ее зашнуровать тугой корсет из китового уса), Джейн в очередной раз вперила взор в зеркало. Она смотрела на благородную леди, истерзанную страхом за мужа, предположительно, томящегося в Тауэре. Джейн случалось там бывать: несколько раз – в детстве, во время экскурсий, но чаще она приезжала в Тауэр как гостья. В другой жизни у Джейн была университетская подружка – дочь боевого офицера, который, выйдя в отставку, получил должность коменданта Тауэра. А это означало, что вместе с женой и дочерью, Эмили, он переехал жить в Тауэр. Много счастливых уик-эндов провела Джейн, гуляя по Дому королевы, выстроенному Генрихом VIII; именно там, среди прочих высокородных особ, содержались в заключении Анна Болейн и Елизавета I. Джейн проникала в уголки Тауэра, недоступные другим посетителям – например, в одиночку любовалась сокровищами Короны, – и прекрасно понимала, что с одиннадцатого века Тауэр выполнял функции не только и не столько проклятого места притеснений, пыток и казней, сколько королевской резиденции и крепости. Будь отец Эмили комендантом Тауэра в Средние века, немного нашлось бы в Британии людей, равных ему по влиятельности; шутка ли – главный защитник столицы, а значит, и всего королевства!

С особенным удовольствием Джейн вспоминала церемонию передачи ключей: мама Эмили каждый вечер напоминала мужу, что пора переодеваться в старинный костюм, готовый к шоу. Ритуал закрытия ворот Тауэра йоменской стражей проводится каждый вечер начиная со Средних веков, единственное исключение было сделано во время бомбежки во Вторую мировую войну. Традиция насчитывает целых семь веков – а кто лучше британцев поднаторел в соблюдении традиций? Джейн пряталась за спиной отца Эмили, сдерживала смех при виде подпрыгивающего плюмажа на церемониальной шляпе. Вот старший страж отдает честь коменданту и под щелчки фотоаппаратов шагает дальше, чтобы быть остановленным окриком часового: «Стой, кто идет?» После подобающего ответа ключи проносят через последний пост, а там уж вручают коменданту. Раздается звучный сигнал рожка – в Тауэре все спокойно.

Джейн с Эмили устраивались на крыше Королевского дома, курили. Эмили ныла: дескать, моему-то новому только секс и нужен, нет чтоб в кино со мной сходить или на вечеринку. А Джейн мерещились шаги высокородной узницы, Елизаветы I, вздумавшей подышать воздухом.

Джейн не считала, сколько часов провела на приоконной кушетке в семейной гостиной, с кружкой чаю, приготовленного мамой Эмили, радуясь успешно сданному экзамену или отдыхая после учебной недели. Эту кушетку Джейн предпочитала всем прочим предметам мебели – с нее был виден залитый огнями Тауэрский мост и Ворота предателей, впустившие в Тауэр множество обреченных.

Теперь из зеркала на Джейн смотрела Уинифред, и внезапно Джейн осознала: граф Нитсдейл, пожалуй, уже проследовал через проклятые ворота и попал в руки начальника йоменской стражи. Джейн отшатнулась, не в силах вынести страдания во взгляде Уинифред.

Джейн казалось, еще длится ночь, но тут раздался бой массивных французских часов, подхваченный пением петуха, и Джейн поняла, что заблуждается. Она насчитала пять ударов.

На цыпочках она пробежала по толстому шелковому ковру, отдернула шторы – и на дальнем краю зимнего неба заметила тонкую розовую полоску. Там начинался день. В комнате было холодно, стекло запотело от дыхания Джейн, и в этом кружке она вновь вывела пальцем буквы «Дж. Г.», как бы для того, чтобы не дать ускользнуть своему альтер эго. Тело Уинифред дрожало от холода… нет, это ее, Джейн, тело дрожало, это перед ней вырисовывалась унизительная перспектива использовать ночной горшок. Никогда, никогда больше не будет Джейн принимать как должное блага цивилизации, которые прежде едва замечала!

Одевшись, заколов волосы шпильками, уложив сменное платье в тканый мешок, Джейн клятвенно пообещала женщине из зеркала перевоплотиться в нее. Джейн больше не существует. Отныне она станет дышать, жить, думать как Уинифред. В этом ее единственная надежда.