Гобелен с пастушкой Катей

Случилась самая простая и невероятная вещь — я получила от Верочки письмо. Сначала, обнаружив в почтовом ящике конверт, надписанный явно Веркиной рукой, я обомлела от счастья и уже про себя стала бормотать о облегчением: «Вот чертова девка, что же она о нами сделала, а сама…»

Но в тот же момент радость подувяла, потому что, даже не вскрывая конверта, я сообразила, что с письмом что-то не то и не так. Слишком много штемпелей, потом мой адрес, написанный поверх другого чужим почерком, конверт какой-то затрепанный…

По прошествии минуты все встало на места: я поняла, что письмо Верочка послала в Юрмалу, скорее всего до своего исчезновения. Я вспомнила, что по приезде на курорт я ей звонила, сообщала адрес: поселок Керулты, почтовое отделение, до востребования.

А на почте в Керулты служит милая девушка, кажется, её зовут Бируте. Она помогала мне отправлять на московский адрес посылки с книгами, которые я приобретала в сельском культтоварном магазине, она знала, что я интересовалась письмами.

И когда письмо с опозданием пришло, она решила сделать мне любезность и переслала его по моему адресу. Откуда только она его взяла? Скорее всего, на почте остались копии квитанций на посылки. Так оно и было: я сверила квитанции на полученные недавно книги, и убедилась, что что все надписи чернилами исполнены тем же красивым старательным почерком, что и адрес на письме.

Следовательно, Бируте переслала старое Верочкино письмо, не заставшее меня в Керулты. На свежие новости рассчитывать не приходилось, поэтому я вскрыла письмо с тяжелым сердцем. Оно гласило:

«Катюш, дела мои плохие. Как жаль, что тебя со мной нет. Наверное, все-таки придется разводиться. Всё, что угодно, но этого я терпеть не стану. Долго рассказывать, в письме не напишешь, как только его получишь, то срочно мне позвони, тогда будет все ясно. Завтра я поеду и все узнаю. Мне позвонили и сказали, чтобы я приехала в Марфино по Южной дороге к четырем часам. Не знаю, чего и ждать. Все слишком сложно. Позвони сразу, я уже буду все знать. Обнимаю. Вера.»

Туман сгустился до сумерек, и в полумраке стали поблескивать тревожные молнии.

Из Верочкиного бессвязного письма стало ясно, что ее куда-то позвали. Пообещали разоблачения, как я понимаю, связанные с Виктором, иначе она не упоминала бы о разводе. Она взяла о собой документы (зачем?) и поехала на встречу, назначенную неизвестно кем.

Хорошо еще, что Верочка в свое время приобрела привычку датировать письма — на данном красовалась дата — 20 июня. На следующий день, надо понимать, должно быть двадцать первое число.

Среди мысленной возни с датами я вдруг наткнулась на главный вопрос: увернулась ли Верочка с этого загадочного свидания? Если да — то письмо значения не имеет, а если не вернулась? Если, скажем, кто-то донес, что Виктор ей изменяет (а она терпеть не намерена!), она едет в Марфино застает его с поличным… Он соображает, что все, теперь развод, потеряны квартира и проклятая прописка и (права тетя Аня) бьет жену тяжелым предметом по голове, далее зарывает труп в огороде. Потом разыгрывает перед нами неутешного страдальца, у него неведомо куда делась любимая жена… Боже мой, что же думать, что делать?

Идти к капитану, кажется, Серёгину с Веркиным письмом? Отдать письмо тете Ане, пускай она идет? Позвонить Виктору? А что у него спрашивать? У меня в голове все смешалось, как в доме Облонских, мысли резво разбегались в разные стороны, как вспугнутые ночью тараканы у них на кухне.

Я ухватилась за кончик здравой мысли, позвонила Виктору (день был выходной, суббота) и спросила, помнит ли он точное число Верочкиного исчезновения. Он не помнил, но насторожился, спросил, для чего мне это надо. Я еле отовралась, зачем-то приплетая тетю Аню. Зря, это он может очень легко проверить.

Затем поизучала календарь: 21 июня приходилось тоже на субботу, т. е. Верочка не работала, а махнула в Марфино прямо из дому. Где тогда, интересно мне, был Виктор? Как она собиралась его уличать? Или ей любовные письма стали показывать? Бог ты мой…

Шерлок Холме из меня, скажем откровенно, не получался, мыслительный аппарат, увы, оказался не тот…

Может быть, умный человек и сделал бы надлежащие выводы из Веркиного отчаянного послания, может быть, и следовало мне обратиться к умным людям в форме, которые и не такие ребусы могут разгадать.

Но останавливало одно соображение: Виктор ведь может оказаться не при чем, а более умные люди, они на службе и могут посадить его в КПЗ до выяснения обстоятельств. Потом за неимением других версий там и оставят — дело-то надо закрывать.

Тогда у маленького Сашки не будет ни мамы, ни папы, ни квартиры — и всё моими стараниями. Да ещё, пожалуй, и детский дом в случае безвременной кончины тети Ани. (Вряд ли бедняжку отдадут на воспитание морально-неустойчивой тете Кате.)

Нет, такие дела с налету не решаются, не эмоции мне нужны, а исключительно здравые соображения. Только где их возьмешь?