Гобелен с пастушкой Катей

— И был бы совершенно прав, — ворчал Отче Валентин, зажимая моим платочком рану на голове. — Я, понимаете ли, как последний дурак, лечу на крыльях кого-то там вызволять, невзирая на воскресный Божий день, проявляю чудеса сообразительности и отваги, а милые дамы в благодарность за вызволение из темницы — хвать рыцаря-освободителя поленом по башке! Ты-то, прелестное дитя, как в заточении оказалась?

— Отче, давай все это на потом, а сейчас тебе рану промоем и духами продезинфицируем! Не то умрешь от заражения крови в благодарность за труды! — я продолжала каяться, вид окровавленного друга Вали смущал бесконечно.

Верочка смотрела на нас в полном остолбенении, я ей не успела рассказать, что приобщила Валентина к её розыскам. Да и помнила она его плохо. Её бедный ум, подточенный многодневным заключением, не мог справиться со стремительной чередой необъяснимых событий. Она впала в ступор.

Первым её состояние заметил Валентин, не к моей чести будь сказано.

— Конечно, милые дамы, — мягко произнес он. — Давайте отложим счеты и объяснение на будущее, а сейчас займемся неотложным. Там наверху имеется клозет в довольно пристойном состоянии, пора заняться обработкой увечий, а кое-кому умыться и потом глянуть на себя в зеркало.

Мы забрали из подвала свои вещички, Валька замкнул двери, и все трое, по мере сил торопясь, поползли по лестнице вверх.

Прощальный взгляд, брошенный мною на покинутое узилище, зафиксировал картину, леденящую воображение и наводящую ужас. Светлая жесть огромной двери была испятнана кровавыми следами пальцев, на полу обширные кровавые следы и, как последний штрих, окровавленная доска подле двери.

«Не завидую тому, кто заглянет сюда первым», — подумалось по пути из подвала. «— Это зрелище не для слабонервных.»

Валентин уверенно поднимался по лестницам, а мы с Верочкой, как цыплята за наседкой, волоклись за ним. Очень скоро мы пришли в чистенький уютный туалет в конце коридора второго этажа, и Валентин позволил мне заняться обработкой его раны.

Верочка тем временем начала приходить в чувство, поскольку на стене висело зеркало, сообщившее, что вид её ужасен и требует срочных реставрационных работ.

Валентин правильно вычислил: подруга деятельно занялась собою и стала мало-помалу выходить из шока.

Тем временем Валька сидел на подоконнике узкого, как бойница окошка, повернувшись спиной, а я смачивала духами «Дзинтарс» чистые островки на платке и дезинфицировала рану. Зрелище было жутковатое: края раны расходились, даже чуть заворачивались, и оттуда безостановочно сочилась кровь. Волосы на затылке промокли и слиплись.

Неожиданно пациент сделал резкое движение, сорвался с подоконника и оттолкнул меня к стене.

— Не двигаться! — скомандовал он. — К окну не подходить, ждать меня здесь!

И моментально исчез, только дверь за ним колыхнулась. Мы с Верочкой переглянулись в недоумении, но ослушаться не посмели. Так и стояли по стеночкам, пожимая плечами. В окно, конечно, хотелось заглянуть дьявольски. Было интересно, что же там Валька усмотрел?

Но не успели мы поддаться искушению, как вернулся Валентин и шепотом произнес.

— Теперь тихо, молча — за мной! И побыстрее!

Мы опять повиновались и на цыпочках проследовали по коридору. Около лестницы Валентин знаком приказал остановиться и прислушался. В обморочной тишине мы все отчетливо уловили, как открылась наружная дверь, потом хлопнула, и кто-то двинулся по лестнице.

Ещё через секунду стало ясно, что посетитель направился не к нам наверх, а вниз, в подвал. Звук шагов становился глуше и отдалённое, один пролет, поворот, ещё глуше…

Валентин выразительно взмахнул рукой, втроём мы бесшумно слетели по лестнице вниз и осторожно просунулись сквозь наружную дверь на свет Божий!

Стараясь не шуметь, Валентин тщательно запер дверь ключом и ещё закрыл на железный засов снаружи.

— Стекол бить он, пожалуй, не станет, а если и станет, то не сразу, — туманно прокомментировал наш военачальник, принял из моих рук окровавленный платок, прижал его к ране на темени и повел нас к выходу с участка.

Последнее испытание подкосило и меня. Не говорю о мыслительных способностях или о об усилиях воли, исчезли даже любопытство и элементарный дар речи. Моя пустая оболочка послушно двигалась от огороженного участка стройки рядом с Верочкой, она вообще шла, как сомнамбула.

Мы обе уже отрубились и двигались машинально. Без Валентина мы опустились бы на мокрый грунт и сидели под дождем до второго пришествия. Психические перегрузки превысили наши скромные возможности.

Так в бессознанке мы прошли еще немножко, затем Валентин свернул с тропы, миновал стороной санаторный поселок и вывел нас на шоссе. Там он долго болтался у проезжей части, а мы с Верочкой, как овечки, стояли на обочине.

Тем временем день уплывал, и серые сумерки спускались сверху, как бесшумные большие птицы. По шоссе пробегали быстрые разноцветные огни, это машины зажигали фары.