Год 2077-й

— Кому как, — ответил Железный. — Пацаны два дня дристали и блевали, а в перерывах огребали люлей от родителей, а я только захмелел. До вечера прятался от бати, а как протрезвел, накурился его самосада и пошёл домой. Батя табак унюхал, дал по шее, но перегара не заметил. Только потом узнал, когда ко мне кличка эта прилипла. Её кто-то из засранцев удачно ляпнул. Дескать, «ну, Саня, ты и железный!» Такая вот стойкость организма, — подытожил Железный. — А к спиртному я с тех пор равнодушен. Могу чуть выпить, но без фанатизма.

В ста метрах впереди показалась Т-образная развилка, — это была поперечная дорога, на которой им нужно было поворачивать направо. Но сначала следовало осмотреться.

— А знаешь… — начал Шава, но не договорил. Грохнул выстрел, и Шава, словно налетев на торчавшую над дорогой невидимую ветку, охнул и свалился с велосипеда.

Железный сориентировался мгновенно, определив, что снайпер — а стреляли точно из СВД — засел прямо по курсу, в чащобе за поперечной дорогой. Дав резко по тормозам, он отпрыгнул от велосипеда к раненому товарищу. В этот момент раздался ещё один выстрел, пуля чиркнула по велосипеду Шавы, ушла в рикошет. Схватив Шаву за разгрузку, Железный диким кабаном рванул с товарищем в молодой лес.

Оттащив раненого метров на пять от дороги, Железный положил его на землю. Быстро осмотрел. Пуля прошла над сердцем, пробила лёгкое. На губах Шавы пузырилась кровь. «Не жилец», — сказал он про себя.

— Ну, вот и всё… — прохрипел с нелепой улыбкой Шава, угадав мысли Железного. — Забирай пакет… и «Мосинку»… и уходи скх-кх-кх… — Шава закашлялся, при этом кровотечение из раны заметно усилилось, — скх… скорее… д-давай! — Он вяло хлопнул Железного по руке. — Выживи, брат!

Железный быстро и молча выполнил всё, что требовалось. Забрал из внутреннего кармана кителя Шавы пластиковый пакет с довоенной школьной тетрадью, исписанной рукой Молотова, отстегнул подсумок с «семерками» для винтовки и аккуратно снял с раненого саму винтовку, оптика которой оказалась цела.

— Я тут неподалёку буду, брат, — произнёс Железный, сжав напоследок руку товарища. — За тебя плату возьму.

— Подожди… — хрипло позвал Железного Шава, когда тот уже хотел уйти. — П-помоги с гранатой. — Шава непослушной рукой полез в карман разгрузки и достал потёртую с облезлой краской «эфку».

Опустившись рядом с раненым на одно колено, Железный взял у Шавы гранату, разогнул усики и извлёк чеку, вложил гранату в липкую от крови ладонь.

— Всё… иди! — сказал тогда Шава. — А я тут ч-чутка полежу…

Двумя часами ранее, в трёх километрах к востоку от того места, хутор Новостепнянский

— Хорош борщ, мать! Наваристый! — от души рыгнув и облизав ложку, похвалил Мыкола жену за стряпню, хлопнув широкой ладонью по едва прикрытой коротким халатом рыхлой округлой ягодице, когда та подошла к столу, чтобы забрать опорожнённую миску, и подмигнул сидевшей напротив младшей дочери.

Машка, так звали дочку, улыбнулась Мыколе глуповато и покосилась на мать. Мать, конечно, знала о том, что отец повадился уединяться с одиннадцатилетней Машкой в сарае, где они обычно держали «кабанчиков». Сейчас ни одного «кабанчика» там не было. Машка и старшая сестра Танька навели в сарае порядок, вымыли полы, вычистили угол, где обычно стояла параша, настелили на нарах чистую постель, и теперь на этой постели Машка познавала особенности новой для неё взрослой жизни. Тринадцатилетняя Танька ходила давно пузатая и Мыкола её не трогал, только иногда заставлял раздеваться и ходить перед ним голой. Мать как-то попыталась поставить Таньку на место, — её злило то, что Мыкола смотрит не на неё, а на её дочь, — и Мыкола поставил ей за это «фонари» под оба глаза. С тех пор мать притихла и стала побеждать дочь-соперницу борщами. Куда этой малолетке, пусть и с упругими маленькими сиськами и гладкой жопой, тягаться с искушённой в делах житейских двадцатишестилетней матерью!

— Сейчас чайку на травах попьём и пойдём сарай чинить с Машкой, — объявил Мыкола.

— Мясо заканчивается в доме… — сказала из-за гру́бы жена, громыхая посудой. — Сходил бы, Коленька, на охоту, «кабанчика» подловил…

— Петька с Васькой приведут! — буркнул Мыкола жене. — С вечера охотятся.

— Знаю я, как они охотятся… — недовольно проворчала жена. — Мяса в ле́днике на два дня осталось. Потом из солонины стряпать буду.

Петькой звали их старшенького, четырнадцати лет, а Васька был принятый в семью «кабанчик», возраста своего он точно не знал. На вид был как Танька, и возрастом, и внешне чем-то похож — смазлив как девка, только без сисек. Петька с ним сразу подружился крепко, даже к сёстрам приставать перестал. Мыкола Ваську пару раз в сарай сводил… Так, ничего, но дочери ему больше нравились. А Петька пускай развлекается, — дело молодое. Главное, чтоб на сестёр губу не раскатывал.

— Успокойся, мать! Если никого не приведут, сам вечером до Красной Поляны схожу, и Петьку с собой возьму, поучу балбеса «кабанчиков» ловить.