Год активного солнца

Он не испытывал ни страха, ни волнения, не представлял себе, что у него могут найти что-то серьезное. Просто ему был неприятен тяжелый, пропахший запахом лекарств воздух и понурый вид больных. Цветущему атлету было почти совестно находиться здесь. В стекле шкафа он увидел собственное отражение — на него смотрел красивый, здоровый молодой человек, непохожий на этих худых, с запавшими глазами людей. Больше всех разговаривала молодая женщина, сопровождавшая одну из больных. В разговоре она все время старалась подчеркнуть, что больна не она, а та седая, что сидит с ней рядом.

Отворилась дверь. Заметив Отара, старый профессор направился к нему, поздоровался за руку и сказал:

— Вас я приму последним.

Он вышел в другую дверь и через некоторое время снова вернулся в кабинет.

Отару надоело созерцать больных, он уставился в окно, задумался и не заметил, как опустела приемная… Профессор выглянул в дверь:

— Прошу вас!

Отар живо повернулся, вошел в кабинет и сел у стола на указанное место.

Его внимание привлек больной старик. Совершенно голый, он сидел на покрытой белой простыней кушетке и собирался одеваться. Старик поражал худобой. На впалом животе выделялся торчащий пупок. Отару показалось, что пупок похож на кнопку, накрепко пришпилившую к позвоночнику кожу ввалившегося живота.

Профессор, не произнося ни слова, дожидался, когда больной оденется и уйдет.

Отару Нижарадзе не поправилось его молчание.

Наконец они остались одни.

Отар взглянул профессору в глаза, пытаясь вычитать в них все, что тот мог сказать. Чувствовалось, профессор затруднялся начать разговор.

— Где вы работаете? — неожиданно спросил профессор.

Отар понял, что профессор не знает, как перейти к главному.

— В экспериментальной киностудии.

— Чем вы там занимаетесь?

— Я редактор сценарного отдела. — Отар опустил слово «старший». Ему всегда казалось, что в разговоре оно оставляет впечатление хвастовства.

Профессор встал, прошелся по кабинету, остановился у окна и посмотрел во двор.

— Вы женаты? — спросил он, не отрывая глаз от окна.

— Нет. Но у меня есть невеста, которая скоро станет моей женой. Имею ли я право жениться?

Напряженный голос молодого человека заставил профессора вздрогнуть. Он круто повернулся и, пряча глаза, сел за стол. Все стало ясно.

— Что со мной? Я должен знать все, так будет лучше. — Отар старался сохранять спокойствие.

Профессор продолжал молчать. Когда он ознакомился с анализом крови Отара Нижарадзе, то ужаснулся до глубины души.

— Не скрывайте ничего, профессор. Я готов к самому неприятному.

— Скажу, все скажу! — заволновался профессор. — У вас обнаружены признаки белокровия.

Будто кто-то невидимый вонзил когтистую лапу в грудь Отара и вырвал сердце, а в образовавшуюся пустоту хлынул леденящий холод.

— Я не говорю, что окончательный диагноз — лейкемия, но симптомы явные. Вам, вероятно, придется поехать в Москву. У меня там есть большой друг, видный специалист как раз в этой области. Я попрошу, чтобы он отнесся к вам с особым вниманием. Возможно, что я ошибаюсь.

— Вероятность ошибки почти исключена, профессор, не так ли?

— В общем-то да… Но, как вам сказать, непогрешимых людей нет…

— Все понятно. — Отар поднялся.

— Приходите в понедельник, точно в это время, я вам назначу курс лечения.

— Всего доброго, профессор.

— Мне еще кое-что нужно сказать вам! — задержал его профессор.

Отар обернулся. Профессор явно не находил слов, но в конце концов выдавил:

— Если вы хотите, мы можем перевести вас на инвалидность…

Отар тряхнул головой, не обманывает ли его слух, и вдруг на него напал смех. Профессор оторопело глядел на хохочущего пациента.

— На инвалидность, говорите? Весьма признателен вам, профессор. — Отар твердым шагом направился к двери. На пороге будто заколебался, закрыл приотворенную дверь и вернулся к столу.

— Сколько лет я еще проживу?

— Молодой человек, вы не должны терять надежду…

— Я должен быть готов к самому худшему. Год? Два? Три?

— Может быть, и три… Вполне возможно. Болезнь началась совсем недавно, и поверьте, у вас нет оснований терять надежду.

— Всего доброго, профессор.

4

Отар Нижарадзе лежал на постели, уставясь в одну точку. Было жарко. Он встал, включил вентилятор и распахнул окно.

Комнату заполняли книги. На письменном столе в беспорядке валялись рукописи, ручки, чистые листы бумаги, карандаши, резинки.

Отар думал, и под низкое гудение вентилятора, казалось, что мысли спешат к нему, глухо и ровно гудя.

«Максимум — три года, минимум — год! Может быть, через год меня не будет в живых…»

Отар растянулся на кровати и зарылся лицом в подушку. Никогда не думал, что так безболезненно свыкнется с мыслью о смерти.

«Неужели это все? Неужели страх смерти не проймет меня больше этого?»

Отар был удивлен. После того, как профессор вынес ему смертный приговор, прошло целых два часа, а он не ощущал ни особого страха, ни содрогания. Может, он вообще лишен чувства страха?

Случилось то, чего он всегда опасался. Неизбежность смерти его никогда не беспокоила, хотелось лишь, чтобы не случилось ничего такого, что точно определит срок его жизни.