Год активного солнца

Следователь встал, одобрительно похлопал Отара по плечу, прошелся на комнате.

— Человек, который предлагает свидетелю такую сумму, может подкупить и родственников покойного.

— Именно это и бесит меня. Тем более что они бедны и беззащитны. Вы представляете себе, какой-то проходимец, денежный мешок может плюнуть всем в глаза и купить живого человека.

— Не горячитесь, молодой человек. Меня не интересует обобщенная, философская сторона этой трагедии. Это — ваше занятие, вы, я полагаю, писатель? Я же следователь, и моя цель найти преступника.

— Вы, наверное, уже убедились, что это нелегкое дело?

— Напротив, молодой человек, напротив. Дело бы осложнилось, если бы вы поддались соблазну.

— Повторяю, что не стоял перед соблазном, даже если бы они предложили мне втрое больше. — В голосе Отара явно сквозила обида.

— Не будем спорить о терминологии. — Следователь сел в кресло и задумался.

Отар ерзал в глубоком кресле, чувствуя себя в нем крайне неудобно, но не решался пересесть на стоящий рядом стул.

— Пересядьте, не стесняйтесь, — неожиданно разрешил Тваури.

Отар снова поразился и уставился не следователя. Николоз Тваури застыл в кресле, неподвижно глядя вдаль. Отар осторожно поднялся и пересел на стул.

— А почему вы пришли ко мне? — вдруг живо повернулся Тваури и снова встал.

Отар хотел подняться, но следователь положил ему руку на плечо — сидите.

— Вы обо всем догадываетесь с полуслова, и я не поверю, что вам не ясна цель моего прихода.

Николоз усмехнулся в записал фамилию следователя, занимающегося этим делом.

— Вы правы. Мне все ясно. Вы полагаете, что в суде все пойдет не так, как требуется по закону.

— Не только полагаю, уверен! — твердо ответил Отар.

— Не горячитесь; поспешные выводы часто заставляют нас краснеть.

— Батоно Николоз, это будет единственный случай в моей жизни, когда я с удовольствием покраснею.

Отар встал. Он был на голову выше следователя. Чтобы разница в росте не бросалась в глаза, Отар отступил на несколько шагов и прислонялся к стене.

— Очень хорошо, молодой человек, очень хорошо, завтра с утра я подробно ознакомлюсь с этим делом. А вы позвоните мне в конце рабочего дня, часов в пять. Тогда и договоримся об остальном, или, прибегая к нашему выражению, составим оперативный план. Будем заранее считать, что победа за нами.

— Батоно Николоз, вы не представляете, с какой легкой душой я ухожу от вас!

Следователь чуть заметно улыбнулся, подошел к Отару, взял его за локоть и, переходя на «ты», сказал:

— Не преувеличивай, молодой человек, я ведь еще ничего не сделал. И пусть тебе не кажется, что ты единственный правдолюб на свете. И вообще, все обстоит далеко не так, как тебе представляется.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

1

Тамаз Яшвили вернулся из института усталый, даже ужинать не было сил. Только он умылся и собирался лечь спать, как позвонил Отар и попросил срочно прийти к нему. Голос друга как-то взбодрил Тамаза, он быстро натянул рубашку и вышел на улицу. Быстро сбежал вниз по узенькой улочке и, едва вышел на Давиташвили, сразу поймал такси. Через пятнадцать минут он был у Отара.

— Браво, мой мальчик! Вовремя поспел, мы уже собирались садиться за стол.

Отар был навеселе. Глаза его блестели, словно беспричинная радость распирала его. Тамаз прошел в комнату. За столом сидела незнакомая девушка.

— Познакомьтесь, мой друг, будущий великий ученый Тамаз Яшвили. А это, — он повернулся к Тамазу, — девушка довольно легкого поведения Магда Брегвадзе.

Слова друга смутили Тамаза, он зарделся, а девушка и бровью не повела.

— Не побрезгуй нашим угощением. Картошкой и рыбой я тебя не могу удивить, зато вино у меня имеретинское, если голоден, поджарим еще колбасу.

— Не хочу, и этого хватит.

— А ты не сиди, как Дюймовочка, поухаживай за нами. — Отар потрепал девушку по подбородку и разлил вино. — Ну, бог в помощь!

Он выпил и чокнулся пустым стаканом с Тамазом. Тамаз молча осушил свой стакан и закусил картошкой. На душе почему-то стало тоскливо. От Отара не укрылось состояние друга.

— Что нос повесил? Не люблю постные физиономии. Да, вот что, в холодильнике есть помидоры. А ну, быстренько встань и приготовь нам салат, — обратился он к Магде.

Та с готовностью встала. Тамаз невольно залюбовался ее красивыми, стройными ногами и гибкой талией.

— Эх, как, оказывается, ничтожна человеческая жизнь! — вздохнул Тамаз.

— Чего это тебя на философию потянуло?

— Так. Человек быстро забывает даже самого дорогого друга.

— С чего ты взял, что забывает? — Отар отставил стакан и посмотрел в глаза Яшвили, — И почему ты вообразил, что опущенный нос и молчание олицетворяют горе и скорбь?

— Нет, я не в этом смысле, но, когда я увидел Важа, я еще раз убедился в ничтожестве человека.