Год беспощадного солнца

– Да-да! Вот так все и выясняется! – подхватила Клементьева. – Толя – он сразу внес ясность. Кулаком по столу и чтоб вся клиника слышала: «Скорее, говорит, я поверю, что девушку папа римский убил! С Путиным на пару». И тут же всем объявил, что у нас образовался народный фронт «Свободу Дмитрию Мышкину!» Приходите, говорит, всех запишем.

– Замечательно! – через силу улыбнулся Мышкин. – И есть такие, кто записался?

– А то как же! – гордо выставил вперед свою нейлоновую бороду Клюкин. – Я первый.

– И Таня? – спросил Мышкин.

– Спрашиваешь, гражданин начальник! – обиделась Клементьева.

– И Женя?

– Что Женя? – мрачно огрызнулся Литвак. – У Жени универсальный принцип, научный, между прочим. Женя не располагает достаточными фактами, чтобы делать какие-либо выводы. Даже о друзьях-товарищах.

– Правильно, Моисеич! – одобрил, хоть и без радости, Мышкин. – Как там говорил старый еврей в фильме Михалкова «Двенадцать»? «В жизни бывает все, и я ничему уже не удивляюсь!» Так что ты прав.

– Спасибо за понимание и поддержку, – буркнул Литвак.

Мышкин глубоко вздохнул, потоптался и, собравшись с духом, сказал Литваку виновато:

– Прости, Жень… Я же ничего не знал. Не знал, что она… она твоя бывшая жена. И познакомились случайно.

– Знаю, – не глядя на него, кивнул Литвак; он раскуривал сигару. – Она мне рассказала, как ты ей в электричке помог. Как раз за день до… – он сломал сигару, смял ее в ладони и выбросил комок табачных листьев в корзину. – Рассказала за день… до этого… что случилось. Я еще хотел тебя поблагодарить. Да вот не успел, как видишь. Она хотела, чтобы…

– Не надо. Потом, – попросил Мышкин. И Клюкину: – У нас там есть?

– Сей момент! – пообещал Клюкин, взял реторту и, забыв о раненой ноге, рысцой двинулся к фляге.

Выпили за благополучное возвращение начальника, который пришел из полиции даже не искалеченным. «Почему-то», – хмуро пошутил Литвак, на что Клементьева обиделась, а Мышкин – нет, не обиделся.

Он робко спросил Литвака:

– Как обнаружили?.. Кто? Знаешь?

– Соседи, – нехотя ответил Литвак. – Увидели, что дверь в квартиру не заперта. Позвонили, постучали, вошли. Ну и…

– А тебе кто?

– Они же мне и позвонили, сразу. А я уж после мусоров вызвал.

– Прокуратура? Судмедэкспертиза?

– Сразу появились. Три часа рыли в квартире, все вверх дном. И на тебя под конец намекать стали. Я им: «Не там ищете!» Разве их можно убедить? Им позарез нужен преступ… – он искоса глянул на Мышкина и поправился. – Им нужен любой фигурант. Здесь и сейчас. Ищут деньги не там, где они лежат, а где светлее.

– Где она сейчас?

Литвак удивился.

– Где же еще? В городском бюро. Забыл, что ли, куда всех доставляют?

– Вскрывали?

– Не знаю, – он пожал плечами. – Да и что тут узнавать? Тяжкие телесные, несовместимые с жизнью. И так ясно.

– Но почему? – с болью произнес Мышкин. – Что за судьба такая зараза? За что?

Все притихли. Потом осторожно заговорила Клементьева:

– Все в этом мире имеет свою цель и свой смысл. И нам неведомо, какая цель и какой смысл. Независимо от наших желаний.

– В самом деле? – удивился Мышкин и почувствовал облегчение от смены темы. – А не ты ли еще на прошлой неделе совсем другое в башку вбивала нам? «Человек – кузнец своего счастья, все остальное не в счет» – вот формула твоего заблуждения. Правильно я тебя процитировал?

– И это тоже верно.

– Тогда, Таня, я тебя вообще отказываюсь понимать.

Она пожала плечами.

– Всё вы понимаете, – убеждено заявила Клементьева. – Только еще не осознали.

– Нет, не понимаю… Вот нас взять. Со смертью, можно сказать, мы в приятелях. Мы ее знаем, и она нас… возможно. Знаем, что смерть – всего-навсего результат выхода из строя какого-то узла в биомашине. И что все машины изнашиваются и, в конце концов, отправляются на свалку. Какая тут жизнь вечная?

– Дима, – с чувством сказала Клементьева и возвратила подачу: – А не ты ли на позапрошлой неделе тоже вбивал нам… то есть, говорил, что для верующего человека смерти нет? И что верующий живет полноценнее, радостнее, он более стоек в беде, потому что не боится ни жизни, ни смерти.

– Я говорил об абстрактном верующем, – уточнил Мышкин. – Обобщенном. Но какая может быть вера в потустороннее у человека с высшим образованием? Хотя, – отступил он, – и таких приходилось встречать. Недавно узнал, что настоятель коневского монастыря сначала стал кандидатом биологических наук, а уж потом монахом. А еще был секретарем комсомольской организации в своем университете. Конечно, проблема требует дифференцированного подхода… – он вспомнил, как монах не пустил его в храм, но решил смолчать.

– Правильно, шеф! – подхватил Клюкин. – Мухи – отдельно, котлеты – отдельно. То есть, наука отдельно, религия – отдельно. Одно другому не противоречит.

– Что не противоречит? Сотворение мира за шесть дней не противоречит исторической геологии? – усомнился Мышкин.