Год беспощадного солнца

– Не очень. Я все данные стер. На винчестере у меня ничего.

– Этого мало, – возразил Мышкин. – Следы информации на жестком диске все равно остаются. И все можно восстановить хоть через сто лет.

– Да, старик. Придется форматировать и шлифовать винчестер. А не хочется…

– Обязательно! И прямо сейчас.

– Нет, сейчас я спешу, – сказал Кокшанский.

– Я тоже.

– Очень хорошо! – повеселел Кокшанский. – Отдал я тебе фугас – и гора с плеч. Так все-таки, что дальше с бомбой?

– У меня есть куда ее отнести.

– Только учти, пожалуйста. Информация тебе упала с неба. Или ты ее нашел на Невском. Самое подходящее место для таких находок. Понимаешь меня?

– Еще как понимаю!

– У меня жена и ребенок.

– Напрасно я тебя вообще втянул в это дерьмо.

– Да, напрасно! – легко согласился Кокшанский. – Но все уже произошло. Не вернешь. Там, кстати, в твоих срезах, была еще какая-то бяка, попутная, но, похоже, посторонняя… Не успел с ней до конца разобраться. Кстати, ты знаешь, что такое «огурец зомби»?

– Что-то слышал… Не помню.

– Ничего ты не слышал! – отрезал Кокшанский. – Слышал бы – не забыл. Поинтересуйся при случае – это мой отец советует. Только аккуратно. Если бы мне принес не срезы, а чистый образец этого модернизированного цитоплазмида… Хотя бы одну ампулу. Мы могли бы продолжить разговор на эту тему.

– Ни в коем случае! – запротестовал Мышкин. – Хватит! И без того я тебя втянул…

– Втянул – да! Поэтому хорошо бы закончить. Довести до конца.

– И все-таки, что там еще? – насторожился Мышкин.

– Картина неясная. Нужен субстрат. Хотя бы одна ампула. В клетках срезов слишком мало вещества. Тогда и поговорили бы об огурцах. Очень интересный сорт.

– Нет! – решительно заявил Мышкин. – В жизни бывает и так, что одна и та же бомба падает два раза подряд в одно и то же место. Если, не дай Бог, у тебя появятся неудобства в жизни, я себе этого никогда не прощу.

– Смотри сам. Кстати, тебе, я слышал, полицаи дело шили?

– Откуда ты знаешь? – удивился Мышкин.

– Все знают. Ленинград – город маленький. Не спрашиваю тебя ни о чем. Раз ты здесь, а не в тюрьме, и ничего не рассказываешь, значит, не все так плохо.

– Не все… – согласился Мышкин. – Не все так плохо. То есть плохо, но не всё. Я пойду, Игорь.

– Ты на тачке?

– Куда мне сейчас на тачке? С таким синдромом, послеарестным. Задавлю кого-нибудь. И не замечу.

– Отвезу тебя. Но только до метро. До «Чкаловской».

– Ну, нет, зачем тебе… – попытался отказаться, впрочем, довольно слабо, Мышкин.

– Незачем, конечно! Я живу как раз напротив «Чкаловской». Так что не волнуйся, я себе хлопот не добавлю. Тем более что дочка ждет.

– У тебя есть дочь? – удивился Мышкин.

– А ты не знал? Уже четыре года. Друг называется… Да, – с легкой грустью констатировал Кокшанский. – Такая теперь дружба… Рвутся самые крепкие человеческие связи. Эта проклятая капитализма сильно разъединяет людей. Каждый теперь – участник гонки на выживание. А приз всем достается один и тот же: смерть.

– Как дочку-то зовут? – перевел на другое Мышкин.

– Дашенька! – расплылся от удовольствия Кокшанский. – Четыре года, а по-французски шпарит! Не то, что мы с тобой.

– А почему не английский? Куда без него?

– Не нравится! – сам удивился Кокшанский. – Грубый, говорит. Не музыкальный.

– Надо же! Не музыкальный…

До метро они добирались час.

– Это не улицы, а сосиски какие-то! – ворчал Кокшанский. – Набитые фаршем из автомобилей. Вот мой дом. Смотри балкон на третьем этаже.

На балконе лысый толстяк махнул рукой.

– Папахен, – пояснил Кокшанский. – Приветствует нас. Между прочим, ждет меня и волнуется. Теперь успокоился.

– Передай ему от меня огромное спасибо.

– И ты поторопись сбагрить свой вирус. Очень он вреден для нашего с тобой здоровья. И не вздумай с кем-нибудь обсуждать тему. Особенно, по телефону. Янкесы через спутники-шпионы давно все разговоры в России сканируют и обрабатывают.

– Неужели? – не поверил Мышкин. – Я думал, такое только в кино.

– Это не паранойя и не выдумка, а рекомендация серьезного специалиста – моего отца.

– Учту! – пообещал Мышкин.