Год благодати

И понимаю – то была не кровь девушек, убитых в этих лесах, то был отвар, окрашенный красным соком сангвина – рии. Я вспоминаю пот у нее на лбу, дрожащие руки, то, как она пошатывалась в церкви. Стало быть, она была больна, но почему это скрыли от меня?

Гертруда поднимает руку, чтобы почесать затылок, но не успевает.

– Больше никакого расчесывания, – говорю я и, оторвав от нижней юбки полоску полотна, рву материю пополам и обертываю ею обе ее кисти. – Вот почему ты больна. В рану попала зараза.

– В рану, – шепчет она, вспомнив все. – Интересно, понравится ли Хрычу Фэллоу мой нынешний вид? – Она пытается обратить это в шутку, но мне не смешно.

Какое-то время мы сидим молча, потом Гертруда говорит:

– Кирстен… – Она сглатывает. – Мне нужно рассказать тебе, что произошло на самом деле.

– Ты не обязана ничего рассказывать, не обязана ничего объяс…

– Я хочу, – настаивает она. – Мне это нужно.

Когда я была больна, мне также казалось, что необходимо рассказать все Райкеру… на тот случай, если я умру.

– Кирстен нашла литографию в кабинете своего отца. Она попросила меня встретиться с нею в церкви, в исповедальне, чтобы показать находку. – Я протираю ее лоб мокрой тряпицей; она дрожит. – Была середина июля. На улице стояла ужасная жара, а в церкви было сравнительно прохладно. – Она смотрит на пламя свечи. – Я помню запах ладана, темно-красный бархат, которым было обито сиденье, помню, как с горящих свечей капал воск. – Ее губы трогает чуть заметная улыбка. – Кирстен сидела на сиденье рядом со мной, и нам было так тесно, что я слышала, как бьется ее сердце. Когда она достала из-под нижней юбки ту литографию, у меня не меньше минуты ушло на то, чтобы понять, что на ней изображено. Я подумала… – Ее глаза наполняются слезами. – Я подумала, она пытается мне что-то сказать, хочет подать какой-то знак. – Ее нижняя губа дрожит. – И я поцеловала ее – как целовала и раньше. Но нас застукали. Я вовсе не просила Кирстен делать то, что делала женщина на литографии, я просто хотела сказать ей, что люблю ее. В этом не было ничего грязного. Я не грязная…

– Я знаю, – перебиваю я и вытираю слезы с ее щек.

– Когда Кирстен пригрозила рассказать все тебе, я была вынуждена принять участие в их игре. Я думала…

– Что?

– Я думала, если ты узнаешь правду, то больше не захочешь со мной дружить.

– Ты ошибалась.

Она пристально смотрит на меня, сдвинув брови.

Затем снова подымает руку, чтобы почесать затылок, но я останавливаю ее.

– Тебе нужно поправиться. Подожди, скоро придет исцеление.

Она смотрит на меня затравленными глазами.

– Разве после всего, что было, может прийти исцеление? – шепчет она.

Я знаю, что она имеет в виду, знаю, что означает этот вопрос.

Достав из-за корсажа цветок тимьяна, я протягиваю его ей. Ее глаза снова наполняются слезами. Она пытается взять цветок, но у нее ничего не выходит, поскольку кисти рук обмотаны полотном. И мы обе смеемся. И в этот миг я понимаю – все будет хорошо… с Герти все будет хорошо.

– Что с нами произошло? – спрашивает она, глядя мне в глаза. – Вот мы строили навесы, что-то меняли, а затем…

– Это не твоя вина. В этом никто не виноват… даже Кирстен.

– Как ты можешь так говорить? – возмущается она.

Не знаю, сколько из этого она сможет понять, но я могу доверять Герти. Я чуствую, будто, если не расскажу ей, в чем дело, все это будет казаться мне нереальным. Наклонившись к ней, я шепчу:

– Все дело в колодезной воде. Живущие в ней водоросли… это водяной дурман. То самое зелье, которое употребляют гадалки в предместье, чтобы говорить с душами мертвых.

Герти смотрит на меня ошарашенно, и я вижу, что она начинает понимать.

– Головокружения, галлюцинации, склонность к жестокости – все это вызвано колодезной водой? Но если волшебства не существует… – Она дотрагивается до моих волос. – Тогда как же насчет призраков, обитающих в лесу… как насчет Тамары, Мег – ты что, все это придумала?

– Да, призраков я придумала, но насчет Тамары и Мег все правда… они действительно погибли так, как я сказала.

– Откуда тебе знать?

Я вспоминаю лицо Мег, вспоминаю таким, каким оно было, когда в шею ей вонзился метательный нож.

– Я была там и все видела, – шепчу я.

Герти вздрагивает.

– Но если призраков не существует… что это за звуки в лесу?

Мне хочется успокоить ее, сказать, что все это часть моего плана, но я не могу ей солгать.

– Я не знаю, – шепчу я, пытаясь не думать о том, что еще могло быть в лесу. Пытаясь не возвращаться мыслями к угрозам Андерса.

– Когда ты исчезла… я думала… – Видно, что глаза у нее закрываются, хотя она и пытается бороться со сном, точь-в-точь, как это делает Клара. – Ты словно… восстала из мертвых.

– Может, так оно и есть, – произношу я, укрывая ее одеялами.

– Тогда расскажи мне о рае… каков он? – бормочет она, и ее веки наконец опускаются.

Когда свеча догорает, я шепчу:

– Рай – это парень в хижине на дереве, парень с холодными руками и горячим сердцем.

Глава 63

– Он сказал, что придет за тобой, – говорит кто-то.

Я не сразу понимаю, что это она, что я вижу сон, но потом замечаю ее стриженую голову и красную родинку под правым глазом.