Как Андрей Сергеевич ни старался подавить чувство тревоги, возникшая непонятно откуда нервозность не поддавалась, овладевала им все больше. Устал, бессонная ночь, говорил себе Дорохов, прекрасно понимая, что причина в чем-то другом, в странном, томившем его предчувствии. Открывший дверь немногословный, угрюмый слуга сказал, что господин Нергаль после обеда отдыхает, однако русский офицер не обратил на эти слова никакого внимания и просил о своем приходе доложить. Прошло несколько минут, прежде чем Дорохова препроводили в кабинет, где и просили обождать. Что-то по-немецки тяжелое и обстоятельное было в интерьере большой комнаты. На окнах висели напоминавшие столбы, тяжелые, темные гардины, вдоль стен стояла громоздкая кожаная мебель, и даже огонь в камине горел ровно и аккуратно. Одно слово: ordnung! — усмехнулся про себя Дорохов, но тут дверь отворилась, и в кабинет вошел хозяин дома. Как всегда держа спину чрезвычайно прямо, в ботинках на высоких каблуках, он подошел к ожидавшему его Андрею Сергеевичу, протянул сухую, маленькую руку.
— Рад видеть вас, подполковник! — губы Нергаля сложились в приветливую улыбку, в то время как близко посаженные к носу глаза впились в лицо посетителя.
А он ведь нервничает, понял вдруг Дорохов, не знает, зачем я пришел. Может быть, ждет ареста? Любопытно! Вслух же он сказал:
— Прошу извинить, полковник, я без приглашения.
— Ну что вы! Для меня ваш визит — удовольствие. Ганс! — крикнул Нергаль. — Кофе и коньяк. Мой любимый, французский. Я даже догадываюсь о цели вашего прихода, — повернулся он к Дорохову. По-видимому, вполне дружественное начало разговора его успокоило, мышцы птичьего лица немного расслабились, напряжение покинуло глаза. — Зашли сказать: ауф видер зеен, не правда ли? Вы, господин Дорохов, счастливчик, получить назначение в Лондон есть большое везение! Когда уезжаете?
— А вы прекрасно осведомлены о моих делах! — улыбнулся Дорохов, избегая ответа на прямо поставленный вопрос. Следуя приглашению, он опустился в огромное кожаное кресло.
— Сигару? — Нергаль открыл деревянную коробку, но Андрей Сергеевич покачал головой. — А я иногда балуюсь, особенно люблю с кофе и с коньяком. Встаю по привычке рано, поэтому рано приходится и обедать…
Он посмотрел на огромные, напоминавшие башню напольные часы. Они показывали без четверти час. Дорохов достал папиросы, закурил. Он прекрасно понимал, что по самому ходу разговора и по неписаному этикету сейчас должна быть изложена цель его визита, но именно в этом и состояло затруднение. Андрей Сергеевич знал, что у него нет средств заставить Нергаля говорить, и поэтому выжидал. Пауза затягивалась. По-видимому, следуя собственной логике, полковник по-своему истолковал визит офицера российского генерального штаба и заговорил первым:
— Я действительно рад, что вы пришли, господин Дорохов. — Нергаль неспеша отрезал ножичком кончик сигары, достал из коробка гигантскую спичку с массивной серной головкой. — Нам, коллегам, есть о чем поговорить с глазу на глаз, тем более неизвестно, когда и где еще доведется свидеться.
Полковник чиркнул спичкой, закурил. По кабинету пополз горьковатый запах черного кубинского табака.
— Если посмотреть на карту Европы, — он опустился в кресло напротив, закинул ногу на ногу, — сразу видно, что Германия и Россия являются естественными союзниками и партнерами. Ни Франция, ни Англия не могут претендовать на эту роль. Нас связывают тысячи нитей, включая матримониальные. Ваша императрица Мария Федоровна — это наша гессендармштадтская принцесса, — Нергаль любезно улыбнулся. — Думаю, что даже наметившееся охлаждение между государствами, — продолжал он, явно намекая на результаты Берлинского конгресса, — не сможет подорвать добрые отношения…
Дорохов неопределенно улыбался. Слова полковника могли бы звучать убаюкивающе, если не знать, что за спиной России Бисмарк готовил союз с Австрией и Италией. По-видимому, и Нергаль понял, что несколько переборщил.
— Да-да, ход вашей мысли мне совершенно ясен, — засмеялся он почти что благодушно. — Для того, чтобы обмениваться дипломатическими реверансами вовсе не обязательно говорить с глазу на глаз. А хотите, я вас удивлю?.. — полковник как-то сбоку хитро взглянул на Дорохова. — Читал на днях вашего поэта Тютчева и понял, что он очень прозорливый человек! И вообще, всем политикам и военным, имеющим дело с Россией, я бы очень рекомендовал с карандашом в руке читать русскую литературу. Так вот, Тютчев пишет, что подавление мысли есть руководящий принцип правительства и что империя, как и целый мир, рушится под бременем глупости всего нескольких дураков. Очень глубокая мысль! Я даже выписал себе эту цитату. Оказывается, здесь, в России, вовсе не обязательно для достижения своей цели задействовать крупные силы, достаточно только вывести дурака на нужную дорогу и слегка подтолкнуть…