Год бродячей собаки

Мария Александровна замерла у порога, встревоженно посмотрела на Андрея. Жизнь ее в последнее время изменилась столь круто, что порой она спрашивала себя: как получилось, что этот высокий, улыбчивый мужчина стал для нее единственным светом в окошке, приковал к себе все чувства и мысли. Впрочем, себя Маша тоже не узнавала, как не узнавали ее многие друзья и знакомые. И не в том даже дело, что с появлением в ее жизни Андрея она полностью изменила собственную внешность и стиль одежды, — об этом ей каждый день напоминал написанный им портрет, — что-то еще в ней самой стало другим. Из непритязательной серой мышки Мария Александровна вдруг превратилась в привлекательную, уверенную в себе женщину. Если раньше всеми возможными способами она старалась избегать любых жизненных столкновений, то теперь легко и спокойно высказывала свое мнение, когда находила это нужным. Такую разительную перемену не могли не заметить в институте, впрочем, Мария Александровна ее и не скрывала. Да, отвечала она с улыбкой на сыпавшиеся вопросы, я влюбилась в одного человека, и, после паузы, добавляла — в волшебника. Мужчины ею восхищались, женщины откровенно завидовали, а бывший муж — хотя по паспорту все еще настоящий, — вернувшись с вагоном сахарного песка из Рязани, узнал от Марии Александровны про себя много нового, правда не слишком приятного. В результате состоявшегося разговора он, не сопротивляясь, сложил вещички и собрался было покинуть бывшее семейное гнездышко, но в последний момент, блюдя свое мужское достоинство, попытался пустить в ход руки. Непродолжительный обмен мнениями закончился тем, что бывший супруг, держась за подбитый глаз, побежал в аптеку за свинцовой примочкой. Дорохов такого исхода не хотел, но жизнь порой диктует свои законы и им, хочешь того или нет, приходится подчиняться. Успокаивало лишь то, что дела у брошенного предпринимателя шли лучше некуда. И вот теперь Мария Александровна смотрела с порога комнаты на Андрея, и сердце у нее щемило от какого-то глухого предчувствия.

— Что-нибудь случилось? Тебя без документов загребли в милицию? — Маша подошла, опустилась на ковер, заглянула Дорохову в глаза.

— Нет, ничего! Ты думаешь, у милиции есть такие машины? — улыбнулся Андрей. — Сейчас перехватим что-нибудь и поедем в Серебряный Бор купаться. Ты ведь устала за день?

Он наклонился, попытался Машу поцеловать, но она увернулась.

— Я же вижу, что-то случилось. Давай, давай, выкладывай!

— Да нет, правда… Ну, одна мразь ушастая объяснила мне, кто я такой и чего в этой жизни стою. Вот и все. — Андрей встал, подошел к окну и выглянул на улицу. — Помнишь, я рассказывал про тот день, когда встретил тебя в метро? Так вот, ребята, что сидели в поганых джипах, сегодня меня нашли…

— И что, требуют денег за помятый бампер? У меня есть украшения, мы можем продать… — заговорила Маша быстро-быстро. Дорохов обернулся. Женщина сидела съежившись, в глазах ее стоял испуг. Это был тот парализующий, выворачивающий наизнанку страх, что потоками изливается на людей с экранов телевизоров и грязно-желтых газетных листов, соревнующихся, кто сильнее и больнее унизит человека.

— Не требуют… предлагают! — Андрей подошел, поднял женщину на руки, поцеловал. — Они хотят, чтобы я на них работал…

— Надеюсь, ты не согласился? — Маша обняла его за шею.

— Но и не отказался, — Дорохов опустил ее на пол, провел рукой по волосам. — Я ведь не могу всю жизнь торговать книжками по электричкам…

— Если ты из-за денег, то нам хватает…

— А Париж? Я хочу поехать с тобой в Париж, не хочу, чтобы ты пересчитывала каждый день копейки. Знаю, что скажешь: мы могли бы выиграть поездку в лотерею, но… Понимаешь, я глубоко убежден, что деньги, которые ты честно не заработал, не приносят счастья: рано или поздно за них придется расплатиться сполна. — Дорохов поцеловал женщину, обнял ее, прижал к себе. — И потом, меня все время преследует странное чувство… — он поискал подходящие слова. — Как будто я что-то должен людям, как будто я обязан сделать что-то такое, что изменит их жизнь. Может быть, сознание своей ответственности вполне естественно и свойственно каждому, просто об этом не принято говорить…

Мария Александровна грустно улыбнулась:

— Если бы так! Люди думают лишь о себе. Это большое счастье и еще большее наказание — жить, осознавая себя частью народа. Наш мир не предназначен для таких подвижников.

И только совсем уже вечером, после купания, когда они гуляли вдоль реки по засыпанным хвоей дорожкам Серебряного Бора, Дорохов вернулся к ее словам. Все это время он был молчалив и сосредоточен, и Маша, чувствуя, что с ним что-то происходит, не нарушала его внутреннего уединения.

— Скажи мне, — Андрей хмурился, смотрел себе под ноги, — ты знаешь кого-нибудь из таких людей?..