Год черной луны

Еще в Москве мы с Таткой договорились обязательно съездить в Монсеррат, бенедиктинский горный монастырь. Протопопов не возражал и в дороге был почти неестественно весел. В самом монастыре он не сводил с Татки горящего взгляда, а за руку Черной Мадонны, исполняющей желания, схватился так истово, что у меня мороз пробежал по коже. Понятно, конечно, чего он просил, но… бешеные страсти до добра не доводят.

Вечером, в ресторане, между ним и Таткой разыгралась странная сцена. После нелегкого путешествия мы решили заказать вина и долго выбирали его по карте, пока, наконец, Протопопов не ткнул пальцем в самое дорогое. Потом мы со вкусом ели, пили, шутили и смеялись, а перед десертом Протопопов, осушив бокал, достал неизвестно откуда яркий цветок — точно такие, помнится, стояли в вазе у алтаря, — поднес к лицу и не то понюхал, не то мазнул им по губам. Помедлив секунду, протянул о чем-то задумавшейся Татке. Она рассеянно взяла цветок, поднесла к носу — и удивленно вскинула глаза на Протопопова.

Он молчал и смотрел на нее — тяжело, дерзко, с вызовом.

Татка, не говоря ни слова, швырнула ему цветок через стол.

— Все равно держала в руках, — мефистофельски усмехнулся Протопопов.

Я только рот открыла: что это с ним?

Татка резко встала из-за стола и пошла прочь. Протопопов проводил ее невозмутимым взглядом и заговорщицки посмотрел на меня:

— Кофе?

Он впервые так вел себя с Таткой, по крайней мере на моей памяти, и мне это не понравилось. Я несколько раз пыталась узнать, в чем дело, но Татка лишь отмахивалась: чушь, ерунда. Но что-то в ней с тех пор изменилось. Она будто снова повзрослела.

Время летело быстро, Протопопов собрался уезжать. Вечером они с Таткой вдвоем ушли в самое приятное местное кафе и просидели там до полуночи. Когда вернулись, Протопопов зашел попрощаться со мной, сбегал в номер за вещами, сел в машину и уехал в аэропорт. Утром Татка рассказала, что он хочет взять на работе длительный отпуск, снять в Грансоле квартиру или небольшой домик и пожить месяца три-четыре, если она согласна ехать с ним и Никсоном.

— А ты согласна?

Татка глубоко вздохнула.

— Ты же знаешь — о таком я всегда мечтала. Тем более с собакой. Это предложение, от которого я почти не способна отказаться. По сути, он меня покупает, а я готова продаться. Короче, Умка, не спрашивай.

М-да. Именно что покупает, и цену предлагает достойную, вот что страшно. Но все бы ничего — в конце концов, желание швырять всякое разное под ноги любимой женщины если не естественно, то объяснимо, — когда б не пара его выступлений последнего времени.

Первое прозвучало после похода по магазинам. Мы решили сделать перерыв на кофе и устроились в уличном кафе. Мы с Таткой хором сетовали на то, что не можем найти духи, которые бы нам понравились.

— Давай я тебе сам куплю! — выкрикнул, глядя на Татку, Протопопов, только что хватанувший коньяку. — На свой вкус. Ведь главное, чтобы они нравились мне.

Татка подняла бровь. Молча. Ну а я так не обладаю подобной выдержкой.

— Это с какой же стати?

— С такой! Женщина душится, чтобы нравиться своему мужчине.

— Неужели? А если все-таки для собственного удовольствия?

— Ой, давай без феминистских штучек! — раздраженно бросил Протопопов.

Запомним, подумала я и больше спорить не стала. А разгорячившийся Протопопов продолжал приставать к Татке с духами, пока она его не осадила — довольно круто. Но он и после этого не успокоился.

— Тогда давай я куплю тебе что-нибудь другое!

— Жаждешь избавиться от денег? — ледяным тоном поинтересовалась Татка.

На месте Протопопова я бы сползла под стол, а он ничего, вполне себе смело таращил на нее глаза:

— Да!

— И сколько готов ради меня выкинуть?

— Сколько угодно!

— Тогда вот урна, — показала Татка. — Швыряй все свои кредитные карточки.

Протопопов сделал вид, что очарован шуткой, но внутренне, совершенно очевидно, взбеленился. Я еще подумала: зря она с ним так. Не простит, отыграется. Голову откусит.

Это первый эпизод.

А второй, думаю, многие сочли бы незначительным, но для меня он оказался самым важным.

Мы втроем решили попить чаю у меня в номере, а пока накрывали на стол, с улицы залетела какая-то симпатичная мошка. Она мельтешила перед глазами, мы с Таткой пытались ее рассмотреть, но вскоре забыли. А когда расселись, Протопопов с гордостью объявил, что пришлепнул надоедливую тварь.

Я — известная гринписовка, поэтому искренне возмутилась. Мошка была не кусачая и очень милая.

— Зачем зря убивать живое существо? Мог бы просто выгнать в окно.

— Нечего вторгаться в наше жизненное пространство, — хмыкнул Протопопов. — А если серьезно, эти дряни разносят инфекцию, угрожают моему здоровью, а значит, не имеют права на существование рядом со мной.

— Ошибаешься. Это мы вторглись в их пространство, да еще распоряжаемся. А им наверняка неприятно наше присутствие.

Татка не принимала участия в споре. Заскучав, она легла на мою кровать и принялась листать книжку. Постепенно Протопопов перестал ее замечать и сфокусировался на мне. Чем дальше, тем больше его глаза стекленели от злобы.

Впиваясь в меня взглядом, он металлически отчеканил: