Год дурака

– Нет! Нет!

Но он уже перемахнул ограждение и пополз по постаменту вверх, цепляясь за выступы с обезьяньей ловкостью… и вот он оседлал статую любимца детей, страстно обхватив его ногами.

– О господи! Слень с Лезина! То есть, слезь с Ленина! Тебе костей не собрать, если ты оттуда рухнешь!

Федя идиотски рассмеялся.

– Видишь, как я умею? Мама меня сюда часто водила…и сматывалась… а чем еще мне тут три часа было заниматься? Ленин-дедушка, – Федя нежно прижался щекой к щеке статуи, – Как же много ты для нас сделал…

– Спускайся вниз! Тут уже народ собрался! Тебя фоткают на мобильники!

– Народ? Народ! Товарищи! Землю крестьянам! Фабрики рабочим!

Кто-то в толпе со смехом посетовал на весеннее обострение. Реакция Феди была моментальной:

– Это засланник мирового империализма! Его не слушайте! Меня слушайте! Задачи партии: немедленный съезд партии! перемена программы партии! перемена названия партии! Голосуем, товарищи!

– Он с тобой? – спросил меня лысый мужичонка в толстовке, тыкая мне в лицо своим мобильником.

– Я не знаю этого человека!

– Да кто же не знает вождя мирового пролетариата! – возмутился Федя, – Пролетариата было вот сколько… – он развел руками, пытаясь показать, как много было пролетариата, но едва не упал и снова вцепился в статую, – А он всех их объединил, воедино созвал, и единою черною волей сковал, в Мордоре, где… хотя о чем это я? Ленин был добрым! Он лампочку Ильича изобрел!

Толпа гоготала. Кажется, я единственная переживала, что он упадет и сломает себе шею. Вздохнув, я отошла вызвать пожарных. Ожидая их прибытия, я тоскливо поджимала озябшие пальцы в промокших туфлях. Народ потихоньку рассосался. Федя наконец утомился и повис на статуе, покряхтывая от напряжения. Дождь усилился. У меня зуб на зуб не попадал. Я не заслужила всего этого. Чего уж там, даже Ленин не заслужил. Спустя полчаса приехали пожарные и начали смеяться над Федей, а я потихоньку сбежала.

Дома я налила себе горячую грелку и легла на кровать вниз лицом, чувствуя, как внутри все дрожит после пережитых волнений. Можно предположить, что я заснула, если основываться на том, что меня разбудили. В дверь стучали настойчиво и часто, но главное – зачем, ведь есть же звонок?

– Кто там?

– Открывай, подлюга.

Наверное, можно уже было догадаться, что пришли ко мне не с лучшими намерениями, тем ни менее дверь я открыла, окончательно убеждаясь в наличии у меня синдрома жертвы. За дверью меня ожидала маленькая (наверное, до звонка она просто не дотянулась) старушка, похожая на крыску – вся серенькая, одежда тусклая, носик остренький.

– Здравствуйте. Вы по какому вопросу?

– Все ты, мерзавка, знаешь, – проворчала бабулька, решительно продвигаясь в мою квартиру.

Неспешно оглядевшись, она достала из своей тряпичной сумки потрепанный цветастенький зонтик. Я наблюдала за ее действиями с некоторой настороженностью.

– Если полиция вас не карает, придется мне самой, старой, браться. При коммунизме таких скверных девок не было… развелись, поганки, при новой власти!

– Бабушка, вы о чем? Вы меня с кем-то перепутали?

– Как же я тебя, гадюка, перепутаю. С сыном моим встречалась? Федей звать?

С сыном? Должно быть, он очень поздний ребенок… и, как я знала, единственный. Что, видимо, означает, что мне будет особенно сложно мирно договориться с его возмущенной родительницей.

– Да-а, – начала я, и тут она ударила меня зонтиком, – Ай!!! Что вы делаете?!

– Больно? А сердцу материнскому не больно? Два года он не пил… мать радовал… работу нашел… хороший стал мальчик… дома сидит, в игры играет… и тут ты, паскуда драная, ему встречаешься… и все!

– Слушайте, если ваш сын влюблен, в этом нет ничего…

– Как же, в любви он! В запое!

Говоря все это, старушка мелкими шажочками приближалась ко мне, помахивая зонтиком с небрежностью настоящего братка. Я пятилась от нее, пока не уперлась задом в стол. И тут она с воинственным кличем сделала сокрушающий ребра выпад, после чего началась сценка из ситкома, когда все бегают друг за другом и кричат, только веселой музыки не хватало. Кто-то мог бы сказать, что это нелепо, убегать от старой бабушки, но они просто не знают настоящих русских бабок, рожденных на вольном хуторе закаленными войной матерями, вскормленных настоящим молоком и сверхвитаминными яблоками, затем поставивших удар локтем в советских очередях, укрепивших нервную систему в чернухе 90-х и на пенсии пробудивших в себе берсерка путем ежедневного двенадцатичасового просмотра криминальных передач.

Внезапно появившийся Эрик прервал нашу идиллию.

– Что за шум, а драки… и драка.

– Еще один разгильдяй, – рассмотрев Эрика, резюмировала старуха, подступая к нему с зонтиком, но Эрик с неожиданной легкостью развернул ее, обхватив поперек туловища, оторвал от пола и понес к двери, несмотря на отчаянные попытки пнуть его по коленям.

– Бабушка, там в магазине в конце нашей улицы сахар продают по дешевке. Прямо-прямо, а потом налево.

Распрощавшись со своей бесноватой ношей и вернувшись в комнату, он рухнул на диван и заявил:

– Ты меня поражаешь.

Я все еще не могла перевести дыхание.

– А при чем тут я? Это все она.