Год и один день

Софи вдруг вспомнила, как в младших классах сама делала витраж из кусочков цветного целлофана. Она попыталась оживить это воспоминание, ощутить в руках ножницы и скользкий целлофан, почувствовать запах клея… Конечно, ничего не вышло. Время накладывало все новые и новые слои на эту картинку, пока она не превратилась в размытое цветное пятнышко в памяти. Софи невольно задумалась: зачем ее разум вообще откапывает эти обрезки воспоминаний – чтобы тут же выбросить? Она иногда заговаривала об этом с Робином, но тот лишь гладил Софи по голове и называл ее сумасшедшей.

– Мне кажется, места там не очень много, – сказал он однажды, постучав себя по виску. – Что поделать, не все воспоминания стоят того, чтобы их хранить.

– Некоторые так хочется сберечь, почему они все равно ускользают? – не унималась она.

– Глупый мой Жучок. – Робин поцеловал ее в кончик носа. – Просто наша память так устроена. Самые ценные воспоминания – допустим, день свадьбы, или день, когда ты встретила меня… – Он бросил на нее шаловливый взгляд. – Эти воспоминания всегда с тобой, ты можешь вызвать их в любой момент. А что ты ела на ужин …дцатого октября десять лет назад – совсем не важно, тебе и не нужно это помнить.

Софи до рези в глазах разглядывала цветные витражи собора и гадала: быть может, стоя здесь, она выталкивает из памяти то давнее, драгоценное воспоминание, чтобы освободить место для нового? Как страшно, что в один прекрасный день она, вероятно, не сможет восстановить в памяти самое дорогое и значимое… Найти бы способ сохранить, законсервировать все чувства и ощущения – сунуть их в банку и завинтить крышку, чтобы потом в любой момент достать и полюбоваться.

Она наблюдала, как старички, которых она встретила у входа, медленно бредут к середине собора. Софи бывала здесь много раз, однако сегодня пришла с определенной целью. Ей хотелось – нет, нужно было – на кое-что взглянуть.

Она тихо миновала кафедру, свернула за угол и увидела то, ради чего пришла. Серебро в таком свете казалось золотом и гордо сверкало в ветхом окружении. У пьедестала натянули канат – мягкое напоминание посетителям держать руки при себе, и Софи едва не поддалась порыву через него переступить. Вместо этого она преклонила колени на твердом холодном полу, прямо у толстого бархатного каната, от которого пахло временем и старостью. Она закрыла глаза и сосредоточилась на своих чувствах, впервые ощутив готовность расчистить в памяти местечко для этого нового мгновения.

В соборе было холодно, однако, положив руки в перчатках на колени и натянув старую замусоленную шапку Робина чуть ли не на нос, Софи чувствовала, как ее сердце наполняется восхитительным сияющим теплом.

19

– Ах, какие длинные и стройные ножки!

Меган повернулась к Олли, и они вместе уставились на ее отражение в кривом зеркале. Состроив друг другу рожицы, они дружно прыснули. Олли шагнул влево, и тут же половина его лица вытянулась и разбухла, рот превратился в огромную клубничину, а нос – в исполинский баклажан. Меган захихикала и прильнула к нему. Ее нижняя челюсть в зеркале упала практически до пола.

– Да уж, идея была прекрасная! – воскликнула она, наконец обретя дар речи. Этот последний зал с кривыми зеркалами понравился ей куда больше, чем лабиринт зеркальных проходов, по которому они шли. Что ни говори, а девушке незачем видеть свое лицо и зад одновременно – да еще как минимум с пяти ракурсов. Особенно если зад у девушки такой грузный.

– Не благодари, это мне старички подсказали, – ответил Олли, переминаясь с ноги на ногу и наблюдая за метаморфозами своего лица.

– А все-таки я действительно рада, что ты меня уговорил. – Она подарила ему лошадиную улыбку. – Теперь я и над тобой посмеюсь, и ужин получу – сплошная выгода.

– Ужином я бы тебя и так угостил, – сказал Олли, подталкивая ее поближе к зеркалу. Ноги Меган исчезли, а тельце над огромными ботинками скукожилось и стало совсем крошечным.

В длинном прямоугольном зале они были не одни: рядом визжала и хохотала детвора. Меган увидела, с какой любовью и радостью Олли наблюдает за детьми и прислушивается к их веселым крикам. Камера по-прежнему висела у нее на шее. Она начала незаметно снимать крышку с объектива.

– Ты бы хотела детей? – спросил Олли, глядя не на нее, а на ребят. Они затеяли какой-то странный танец перед зеркалом, и самые младшие уже икали от смеха.

Меган убрала палец с кнопки спуска и вздохнула. Олли не впервые задавал ей этот вопрос, и ответ был ему известен.

– Не знаю, – как и прежде, честно сказала она.

Не то чтобы ей совсем не хотелось детей, просто Меган никогда толком об этом не задумывалась. Что она действительно хотела всю сознательную жизнь, так это фотографировать. Да и потом, впереди столько времени – успеет еще подумать о детях.

– Ты-то хочешь, я знаю, – сказала она, прислоняясь к колонне. Учительница построила детей парами, и они начали организованно покидать лабиринт. – В идеале – целую футбольную команду, да?

– Не-а. – Олли помотал головой и повернулся к ней. – Двоих будет достаточно. Мальчика и девочку, если повезет.