Читаем Год среди каннибалов. Северо-Западная Амазония полностью

Все вокруг настолько грандиозное – бесконечный лес, великие реки, что детали теряются на необъятных просторах, и общее впечатление – абсолютное однообразие. Однако на самом деле индивидуальные отличия колоссальны. Несмотря на однородность в массе, были дифференцированы 22 000 видов растений, и еще тысячи остаются неописанными. Только ботаник может попытаться взяться за это дело даже поверхностно. А такие дилетанты, как я, могут лишь смотреть и удивляться.

Многие отдельные представители этого могучего целого обладают изумительным очарованием: цветы неземной красоты, птицы и насекомые – живые драгоценные камни, сияющие ярче настоящих. Пальмы и папоротники, которые считались бы редчайшими сокровищами в теплицах Королевских ботанических садов Кью[64], буйно растут, оставаясь незамеченными, на темной болотистой почве над пластом из ползучих растений и эпифитов[65]

. Вы никогда не найдете на равнине Монтанья исполинских деревьев, тех огромных монархов леса, которые изображены на калифорнийских рекламных буклетах для просвещения населения. Нет и лесного сумрака, упомянутого исследователями более восточных районов, вероятно, потому, что лес здесь растет медленнее. Мои ожидания, что, посмотрев наверх, я не увижу неба, не оправдались. Листва действительно настолько густая, что солнечный свет не достигает влажной почвы и мелкой поросли под ногами, однако небо все равно всегда можно увидеть в промежутках между ветвями. Света и воздуха много только в кронах деревьев, и именно там, вдали от человеческих глаз, благоденствуют птицы, насекомые и цветы. Даже животные умеют залезать на деревья, где большинство из них проводят более половины своей жизни.

Под пологом древесных крон нет длинных темных аллей, скрывающих всю жизнь и цвета лесного мира от путешественника, который с трудом прокладывает себе путь сквозь густые заросли корней и лиан. Существует множество видов лиан самой разной толщины – от тонкой нити до гигантского кабеля, они уходят корнями глубоко в темную почву, переплетаются между собой, словно дикие гирлянды, прочно обвивают стволы деревьев и решительно ползут вверх к кронам, попутно завязываясь в узлы и перекручиваясь. Я видел даже, как они растут друг на друге. Лианы перекидываются с дерева на дерево, превращая подлесок в непроходимые дебри, и обвивают тропу, грозя задушить или сбить с ног неосторожного путника. Впрочем, тропа – не совсем правильное название. Единственные магистрали, где воды так же много, как и суши, – это водные пути. Не существует иных троп, кроме русел рек, только эти пути сообщения понятны индейцу. Даже в непосредственной близости от цивилизации, за сотни миль от этого оплота дикой природы буйная растительность стремительно стирает любые следы дорог. Троп в лесу нет, вы просто идете по линии наименьшего сопротивления. Если на пути встречается препятствие, упавшее дерево или внезапное наводнение, его невозможно убрать или преодолеть. Не остается иного выбора, кроме как перебраться через преграду или обойти ее. Индеец, как правило, предпочитает последнее. Так что дорога все больше петляет, становясь невообразимо извилистой, и выходит, что фактически пройденная дистанция несравнимо больше расстояния от точки до точки на карте.


Фотопластинка V. Голокоренная пальма с утолщением на стволе (Iriartea Venticosa), ее листья и плоды


Там, где необходимо перейти ручей, едва ли найдется более устойчивый мост, чем наскоро срубленное и переброшенное в нужном месте небольшое дерево. Часто такие импровизированные мосты находятся под водой, причем они непременно крайне ненадежны. Индеец пересекает глубокую пропасть по тонкой ветви толщиной с руку с большим спокойствием, чем англичанин идет по Лондонскому мосту. Худшее наказание при путешествии по джунглям – перебираться по такой хлипкой переправе через реку или глубокий овраг, полный огромных поваленных деревьев. Представьте, каково это, идти по бревну без каких-либо перил на высоте 40–50 футов, причем опереться на плечо индейца вы тоже не можете, потому что тогда вы раз и навсегда потеряете авторитет в его глазах. Человек, неспособный переправиться через реку без посторонней помощи и которого приходится нести в гамаке – жалкое существо в глазах южноамериканского индейца. Это больше, чем просто испытание для нервов. На середине такого моста вы начинаете терять равновесие, и только призвав на помощь всю силу воли и прикусив губу, вам удается благополучно перебраться на другую сторону, перепрыгнув последние три фута. В первый месяц путешествия по лесу я искусал себе все губы. Пугает не бурный поток внизу, а гнилые деревья в овраге. Упав, вы можете сломать шею или, что более вероятно, ногу. Из этих двух вариантов шея – более предпочтительный.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина

Теория эволюции путем естественного отбора вовсе не возникла из ничего и сразу в окончательном виде в голове у Чарльза Дарвина. Идея эволюции в разных своих версиях высказывалась начиная с Античности, и даже процесс естественного отбора, ключевой вклад Дарвина в объяснение происхождения видов, был смутно угадан несколькими предшественниками и современниками великого британца. Один же из этих современников, Альфред Рассел Уоллес, увидел его ничуть не менее ясно, чем сам Дарвин. С тех пор работа над пониманием механизмов эволюции тоже не останавливалась ни на минуту — об этом позаботились многие поколения генетиков и молекулярных биологов.Но яблоки не перестали падать с деревьев, когда Эйнштейн усовершенствовал теорию Ньютона, а живые существа не перестанут эволюционировать, когда кто-то усовершенствует теорию Дарвина (что — внимание, спойлер! — уже произошло). Таким образом, эта книга на самом деле посвящена не происхождению эволюции, но истории наших представлений об эволюции, однако подобное название книги не было бы настолько броским.Ничто из этого ни в коей мере не умаляет заслуги самого Дарвина в объяснении того, как эволюция воздействует на отдельные особи и целые виды. Впервые ознакомившись с этой теорией, сам «бульдог Дарвина» Томас Генри Гексли воскликнул: «Насколько же глупо было не додуматься до этого!» Но задним умом крепок каждый, а стать первым, кто четко сформулирует лежащую, казалось бы, на поверхности мысль, — очень непростая задача. Другое достижение Дарвина состоит в том, что он, в отличие от того же Уоллеса, сумел представить теорию эволюции в виде, доступном для понимания простым смертным. Он, несомненно, заслуживает своей славы первооткрывателя эволюции путем естественного отбора, но мы надеемся, что, прочитав эту книгу, вы согласитесь, что его вклад лишь звено длинной цепи, уходящей одним концом в седую древность и продолжающей коваться и в наше время.Само научное понимание эволюции продолжает эволюционировать по мере того, как мы вступаем в третье десятилетие XXI в. Дарвин и Уоллес были правы относительно роли естественного отбора, но гибкость, связанная с эпигенетическим регулированием экспрессии генов, дает сложным организмам своего рода пространство для маневра на случай катастрофы.

Джон Гриббин , Мэри Гриббин

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Научно-популярная литература / Образование и наука
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» – сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора – вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Зотов , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение / Научно-популярная литература / Образование и наука
Воды мира. Как были разгаданы тайны океанов, атмосферы, ледников и климата нашей планеты
Воды мира. Как были разгаданы тайны океанов, атмосферы, ледников и климата нашей планеты

Еще в середине прошлого века считалось, что климат на Земле стабилен, и лишь с появлением климатологии в ее современном виде понятие «изменение климата» перестало быть оксюмороном. Как же формировалось новое представление о нашей планете и понимание глобальной климатической системы? Кем были те люди, благодаря которым возникла климатология как системная наука о Земле?Рассказывая о ее становлении, Сара Драй обращается к историям этих людей – историям рискованных приключений, бунтарства, захватывающих открытий, сделанных в горных экспедициях, в путешествиях к тропическим островам, во время полетов в сердце урагана. Благодаря этим первопроходцам человечество сумело раскрыть тайны Земли и понять, как устроена наша планета, как мы повлияли и продолжаем влиять на нее.Понимание этого особенно важно для нас сегодня, когда мы стоим на пороге климатического кризиса, и нам необходимо предотвратить наихудшие его последствия.

Сара Драй

География, путевые заметки / Научно-популярная литература / Образование и наука