Годунов в кругу родни

Традиция эта к началу XVII столетия распространилась настолько, что монашеское имя как таковое зачастую способно служить для нас надежным индикатором при определении имени крестильного у носителей светской христианской двуименности [Литвина & Успенский, 2018]. Однако к антропонимическому досье нашей Стефаниды / Матроны Годуновой этот способ идентификации крестильного имени неприменим. В самом деле, мы помним, что в монашестве она именуется старицей Александрой, уловить же фонетическое или орфографическое подобие ни в паре Матрона / Александра

, ни в паре Стефанида / Александра решительно не удается. Каких бы то ни было обиходных форм мирских имен Годуновой, которые соответствовали бы монашескому Александра

, мы не знаем — остается допустить, что в данном случае выбор имени при постриге происходил вне привычного стремления к этому соответствию.

Вообще говоря, такое было вполне возможно, ни одного канонического правила на сей счет, разумеется, не существовало, и случаи подобного рода являются отступлениями от традиции, но не от закона. При этом, памятуя о том, сколь сильна была приверженность к неписаному обычаю в русской практике XVI — начала XVII столетия, следует учитывать, что такие отступления обладают особой семиотической нагруженностью, как правило, это нечто значимое и неслучайное.

Если говорить о женском наречении, то здесь в элитарной среде сложилась, как кажется, своя микротрадиция, выделяющаяся на общем фоне. Монашеские имена могли подбираться с оглядкой на те, что уже принимались при постриге знатными родственницами, сыгравшими существенную роль в семейной истории[109]. Вполне вероятно, что Стефанида / Матрона взяла при постриге то же имя, что уже носила в монашестве ее царственная племянница, Ирина Федоровна Годунова, постригшаяся, как известно, с именем Александра

. Монашеские имена довольно сложным и почти парадоксальным образом призваны воплотить семейную связь с ушедшим правящим домом. Подобная практика по распространенности далеко уступала традиции соответствия монашеского и крестильного имени «по букве», но тем ярче и заметнее выделяются ее проявления на общем фоне.

Итак, устранение вполне типичной историографической путаницы, когда одного обладателя двух мирских христианских имен принимают за двух разных людей, позволяет наметить некий контур весьма яркой и незаурядной биографии женщины, жившей на рубеже двух столетий. Разные этапы ее жизненного пути мы можем восстановить с разной степенью достоверности, однако всюду знание о том, что Матрона и Стефанида Годунова — это одно и то же лицо, дает возможность увереннее связывать разрозненные детали и факты в единое целое.

Ранняя ее молодость — время наиболее для нас загадочное, однако А. Л. Корзинин высказывал достаточно убедительное предположение, согласно которому Иван Семенович, сын Стефаниды Андреевны, фигурирующий в письме Ксении Годуновой, это не кто иной, как князь Иван Семенович Куракин (ум. 1632)[110]. В таком случае оказывается, что в юности наша Стефанида / Матрона была замужем за Семеном Дмитриевичем Куракиным. Если это построение А. Л. Корзинина верно, то происходила она из семьи князей Стригиных-Ряполовских и была дочерью князя Андрея Ивановича и его супруги Фотинии Львовны (ср.: Павлов, II: 41–42)[111]

.

Ее предполагаемый муж, Семен Дмитриевич, совсем молодым человеком был казнен при Иване Грозном во времена опричнины вместе со своим отцом и братом Иваном. Существуют две версии относительно того, когда это произошло — в 1565 или в 1570 г. [Веселовский, 1963: 403; Скрынников, 1992: 544]. Так или иначе, Стефанида / Матрона, по всей видимости, должна было остаться совсем молодой вдовой с маленьким сыном.

Далее довольно большой промежуток ее жизни скрыт от наших глаз, зато с 1589 г., когда во Вкладной книге костромского Ипатьевского монастыря назначается заздравный корм по Дмитрию и Стефаниде Годуновым [Книга вкладная…, 1728: л. 10об.], мы можем наблюдать за ней более или менее последовательно, и ее биография начинает весьма неплохо верифицироваться. Очевидно, что эта монастырская запись так или иначе связана со вступлением в брак Стефаниды / Матроны, ведь ее супруг Дмитрий Иванович овдовел лишь в конце предыдущего 1588 г. Сделав в родовой монастырь поминальные вклады по жене умершей, сюда же он приходит с пожертвованиями за здравие жены новообретенной.

Сын Годуновой от предыдущего брака был, надо полагать, уже взрослым юношей, а появившиеся с этим новым замужеством племянники, Борис и Ирина, принадлежали к одному поколению с ней самой. Для внучатых же племянников, каковыми ей приходились Федор / Феодот и Ксения, именно она оказывалась той супругой Дмитрия Ивановича, которую они хорошо знали и помнили, по-настоящему близкой старшей родственницей.